Последний сон ее смертной души (ЛП)

Кваскви неспешно ехал по извилистой тропе от домика смерти Джеймса к шоссе. Он повернул на ровную дорогу и ответил на мой вопрос, заданный час назад:

— Мы тебя потеряли, — сказал он, поймав мой взгляд через зеркало заднего вида. — Они застали нас врасплох. Это непростительно, — Маригольд рядом со мной затаила дыхание, смотрела на меня так, словно я имела право отправить Кваскви в тот же ад, что и Джеймса.

— Да, я прощаю. Но мы теперь квиты, ладно? Никаких долгов.

Кваскви мрачно кивнул, а потом прогнал серьезный вид.

— Я не переживаю. Мы тебя зацепили. Тебе нужно пережить застолье с лютефиском Колымы, и ты одна из нас навеки.

— Только если нацистов будет меньше.

Маригольд моргнула.

Кваскви улыбнулся в зеркало заднего вида.

— Хочешь домой? Теперь безопасно.

— Больница, — сказала я. — Кен.

— Я так и думал.

Я молчала после этого, хотя Кваскви и Маригольд обсуждали их нападение на дом смерти, он говорил шутливо и беспечно, а она давала военную оценку. Видимо, так они справлялись с произошедшим ужасом. Кен и Джордж были у кафе под прикрытием иллюзии Кена, но они стояли напротив. Джорджу пришлось почти сесть на Кена, чтобы тот не бросился в одиночку, когда парни Джеймса внезапно напали на меня в переулке. Сойки Кваскви должны были следовать за мной, но половина из них поехала по ошибке за второй машиной прихвостней Джеймса, а другая половина полетела к горе Табор, чтобы помочь Кваскви, выяснявшему у Элизы детали того, что она рассказала Джеймсу обо мне и Буревестнике.

Мы прибыли в больницу и, несмотря на мои протесты, медсестра посмотрела на меня и отправила на осмотр. Я забрала у Кваскви телефон, и меня увели в кабинет.

Я ввела номер Марлин, пока ждала, что врач скажет мне, что я была в царапинах, синяках и крови, но без переломов.

«Все кончилось», — написала я ей и добавила эмоджи азиатского Санты и врат тори, чтобы она знала, что это была я, а не Кваскви.

Когда врач закончил перевязывать меня и задавать настырные вопросы о моих отношениях с Кваскви, от Марлин пришел ответ.

«Хорошо».

Я расслабилась на столе для осмотра, уставшая, но радостная. Сестра ответила. У нас еще был шанс. Мои ноги все еще были слабыми. И мне нужно было узнать, как дела у Кена. Через пару секунд после того, как врач ушел, Маригольд заглянула в кабинет.

Она нахмурилась.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Я настороженно кивнула. Где был Кваскви? Маригольд пугала. И она могла поджигать лица людей.

Маригольд напряженно села на кровать рядом со мной.

— Нужно извиниться. Было совершено непростительное, — она сжала кулак.

Я вздрогнула.

Маригольд удивленно уставилась на меня.

— Ты меня боишься? — она задумалась, пока я незаметно нажимала правой ладонью на кнопку вызова медсестры. Она винила меня во всем произошедшем?

— Простите.

— Нет, — сказала Маригольд. — Извиниться должна я. За свою дочь и то, что она сделала с Иными Портлэнла.

Чет вошел со стаканами кофе с затхлым запахом и батончиками из хлопьев. Он был в халате, словно работал тут. Маригольд растерянно посмотрела на него.

— Она меня боится.

Чет улыбнулся и протянул ей кружку.

— Я же говорил тебе, Тантэ Мари, что она хорошая, — он повернулся ко мне. — Она думала, что ты станешь мстить Элизе, — он согнулся и включил в розетку кнопку вызова медсестры.

Я забрала у него батончик и проглотила так, словно это были конфеты с трюфелем, вдруг ощутив голод. Боль пронзила шипами мои виски. Отдача после пожирания сна. Комната была слишком яркой, и встревоженные лица остальных было сложно терпеть. Я закрыла глаза на пару секунд, желая, чтобы они ушли и оставили меня в покое.

Тихий разговор и шорох. Я открыла глаза после глубокого дыхания, увидела знакомое улыбающееся лицо Кваскви на пороге с инвалидной коляской, Пон-сума прошел за ним.

— Кои.

— Что ты хочешь теперь?

Кваскви коснулся плеча Маригольд.

— Проверяю, что ты не ушла от меня в кому, — он осторожно отодвинул Маригольд назад, чтобы встать у кровати. — Нацисты хотели получить тебя для власти над миром, — он легонько стукнул меня по плечу. — Я хочу убедиться, что ты знаешь, что мы хотим тебя за твою бодрость и твою личность, — он серьезно заглянул в мои глаза, величавый и уверенный, словно еще был с венцом из перьев орла. А потом он отодвинулся и расслабился. — Я отведу тебя к Кену.

— А Элиза? — спросила Маригольд.

— Маригольд. Ты на меня не повлияешь.

— Ты позволил тем мерзким людям жить. Он даже в больнице. Но ты закрыл любимую дочь Иных в сарае!

— Она должна заплатить в этот раз. За Дзунукву. И Генри.

Ужас озарил лицо Маригольд. Она опустилась на колено, едва могла говорить:

— Ради нашей любви, Сиваш Тийе, я прошу не убивать мою дочь.

Новости не заканчивались. Кваскви опешил. Но ее мольба не пошатнула его решение.

— Она не сможет больше жить в Портлэнде или Штатах. Она повреждена. Она навредила нам.

Маригольд склонила голову.

— Она — ребенок, Кваскви. Мой единственный ребенок.

Кваскви прижал ладонь к ее щеке.

— Даже дети могут отличить правильное от неправильного, meine liebe freundin. Я связался с Советом. Томоэ-сама хочет лично судить ее в Токио.

Маригольд встала с паникой.