Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!

– Потоплено двенадцать триер, повреждено около пятидесяти, – ответил Динон. – Спартанские триеры уцелели все до единой. – Симбулей помолчал и добавил, предупреждая очередной вопрос Еврибиада: – «Сатейра» тоже цела. К ней с кормы подошел корабль Адиманта и, зацепив ее канатами, оттащил от вражеской триеры.

– Персов, спрыгнувших на палубу «Сатейры», наши воины перебили всех до одного, – промолвил Фрасон, поставив на стол чашу с водой, которую он держал в руках. – Среди гоплитов и матросов убитых нет, а вот гребцов погибло двадцать человек. В основном это гребцы верхнего ряда.

– Что со мной? – Еврибиад попытался встать с ложа.

– Тебе нужно лежать, дружище, – сказал Динон, мягко и настойчиво прижав Еврибиада к постели. – Таково распоряжение лекаря. Тебя оглушило камнем, прилетевшим с финикийской триеры. Хорошо, шлем у тебя прочный, а иначе быть бы тебе теперь в гостях у Аида.

Динон взял со скамьи шлем с красным гребнем и показал его Еврибиаду. На шлеме с правой стороны зияла большая вмятина от булыжника.

– Пить хочу, – прошептал Еврибиад, бессильно уронив голову на круглый мягкий валик, набитый шерстью.

Фрасон осторожно поднес к его губам чашу с водой.

Утолив жажду, Еврибиад прислушался. Его взгляд метнулся к Динону.

– Что это за шум?

– Ливень шумит, – ответил Динон. – Мы едва успели вытащить триеры на берег, как разыгралась непогода. Все наши люди теперь прячутся по палаткам.

– На море бушует шторм, – сказал Фрасон с легкой усмешкой на устах. – Посейдон разошелся не на шутку! Ветер дует с юго-востока, гонит большие валы через пролив прямо к стоянкам персидского флота. Нынче у варваров будет беспокойная ночка!

– Постарайся заснуть, Еврибиад, – заботливо проговорил Динон. – Тебе нужно набраться сил.

Еврибиад сомкнул тяжелые веки, натянув на себя край шерстяного одеяла. Осознание того, что небольшой эллинский флот не только не был уничтожен варварами, но и с честью вышел из неравной битвы, наполняло Еврибиада торжеством и гордостью. Бурная радость, заполнившая сердце Еврибиада, гнала от него сон.

По кожаному верху палатки стучали струи дождя, частые и хлесткие. В щель меж холщевых входных занавесок просачивался запах сырой земли и густой аромат намокшей листвы деревьев. Где-то невдалеке грозно шумели морские волны, набегавшие на сушу и с шипеньем откатывающиеся назад, шурша по песку и мелкой гальке.

Еврибиад не заметил, как заснул. Ему вдруг приснился его отец Евриклид, суровый и седовласый. В свои восемьдесят с лишним лет Евриклид обладал завидным здоровьем. Он не хуже молодых воинов мог метнуть копье в цель и без труда переплывал реку Эврот, на берегу которой раскинулся город Спарта. Вот уже больше двадцати лет Евриклид заседает в герусии, спартанском совете старейшин. В герусию допускаются лишь те из граждан Лакедемона, кто ни разу не был уличен в неблаговидном поступке, кто строго соблюдает установления законодателя Ликурга и к шестидесяти годам дослужился до высших должностей в войске.

Еврибиаду снилось, что его отец вошел к нему в палатку в своем неизменном сером гиматии с красной каймой по нижнему краю, закутанный в свой любимый синий плащ.

«Ну, сын мой, рассказывай, достойно ли ты сражался с персами в недавней битве, – скрипучим голосом произнес Евриклид, – много ли вражеских кораблей ты потопил. Рассказывай все!»

Еврибиаду было стыдно перед отцом за то, что его триера так неудачно протаранила огромное финикийское судно, что в самый разгар сражения Еврибиад лишился чувств от удара камнем по голове. По сути дела, Еврибиад не успел совершить ничего героического в этом скоротечном вечернем сражении с флотом Ксеркса. Лгать и изворачиваться Еврибиад не умел, поэтому он откровенно поведал своему строгому отцу всю горькую правду.

Услышанное из уст сына заметно омрачило старика Евриклида.

«Вот уж не думал, сын мой, что ты опозоришь мои седины! – проворчал старейшина, завесив низкими бровями свои бледно-голубые глаза. – Тебе доверено начальство над общегреческим флотом, а это обязывает тебя быть храбрейшим среди всех эллинских навархов. Не умеешь достойно командовать, значит, сумей умереть достойно!»

Сновидение было столь ярким и осязаемым, что Еврибиад, пробудившись рано утром, первым делом спросил у подошедшего к нему лекаря, здесь ли еще его отец.

– Какой отец? – растерянно пробормотал лекарь, замерев с лекарственным снадобьем в руках возле ложа Еврибиада.

– Мой отец, старейшина Евриклид, – пояснил Еврибиад, приподнявшись на локте и озирая внутреннее пространство палатки, озаренное светом масляного светильника. – Я же ночью разговаривал с ним.

– Это было во сне, наварх, – участливо произнес лекарь, протянув Еврибиаду круглую глиняную чашу без ножки. – Во сне ты разговаривал не только с отцом, но и со своей женой. Я был рядом, поэтому все слышал. Выпей лекарство, наварх. Это избавит тебя от головных болей и придаст тебе сил.