Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!

Правда, Еврибиад внес поправку в план Фемистокла, объявив, что впереди пойдут спартанские и эгинские триеры. Афинским кораблям Еврибиад отвел место на флангах. Центр боевого построения он уступил коринфянам, в аръергарде поставил все прочие эллинские триеры.

По первоначальному плану Фемистокла спартанские и эгинские корабли должны были находиться в центре вместе с коринфскими судами, афинские же триеры должны были располагаться в голове и на флангах.

Фемистокл ни словом не возразил Еврибиаду, понимая, что тому не терпится оказаться на острие атаки.

Когда началось обсуждение относительно судьбы пленников, то Адимант предложил перебить их, а Фемистокл настаивал на отсылке в Коринф, где заседает совет из представителей тех греческих государств, кои объявили войну Ксерксу.

И опять Еврибиад поддержал Фемистокла, к неудовольствию Адиманта. Отсылкой пленников в Коринф Еврибиад хотел показать представителям Спарты в Синедрионе, что при его главенстве эллинский флот добился кое-каких успехов на море.

Знатных пленников без промедления отправили на «Саламинии» в Коринф.

С утра море было спокойно, но над западными горами собирались мрачные тучи, а это говорило о том, что погода может испортиться.

Всех прочих пленников эллины уступили эвбейцам, которые угнали их в каменоломни, расположенные в центральных областях острова.

Во второй половине дня был дан трубный сигнал садиться на корабли и выходить в море.

Еврибиад вышел из палатки, облаченный в боевой наряд, с мечом при бедре и с копьем в руке. Слуга-илот нес за ним его шлем и большой красный щит. Лекарь успел торопливо сунуть Еврибиаду чашу с каким-то целебным снадобьем, которую тот осушил на ходу. Несмотря на то что Еврибиад держался уверенно и прямо, по его бледному лицу было видно, что он недомогает.

Косые лучи низкого вечернего солнца заиграли яркими бликами на медном панцире Еврибиада и на его бронзовых поножах, едва он вышел из тени деревьев на широкий галечный пляж. Спартанские триеры уже были спущены на воду. Там, где матросы и гребцы толкали суда к линии прибоя, на низком пляже отпечатались борозды от корабельных днищ и килей.

Направляясь к высоко загнутой корме «Сатейры», Еврибиад столкнулся с симбулеем Диноном. Тот негромко бросил Еврибиаду:

– Если тебе худо, дружище, оставайся на берегу. Я поведу в сражение наш флот.

– Хочешь украсть у меня победу? – криво усмехнулся Еврибиад перед тем, как покрыть голову шлемом. – Не выйдет, приятель. Знай свое место, периэк.

Обиженно поджав губы, Динон зашагал прочь. Его триера покачивалась на воде рядом с флагманской триерой Еврибиада.

Какое-то время эллинский флот двигался на запад вдоль побережья Эвбеи. Корабли шли на веслах под переливчатые мелодии флейт, выстроившись тремя длинными вереницами. Поравнявшись с Гемейскими скалами, вершины которых были облиты розоватым сиянием вечерней зари, «Тритогенея», судно Фемистокла, повернула резко на север. Маневр «Тритогенеи» повторяли все афинские триеры, идущие за ней в кильватерном строю. Точно так же поворачивали к северу все прочие эллинские суда, тоже растянутые в кильватерные колонны, одну из которых возглавляла триера Еврибиада, а другую – черный корабль Адиманта.

Пересекая темно-лиловые воды широкого Эвбейского пролива, эллинские корабли ускорили ход.

На середине пролива волнение моря было гораздо сильнее. Пенистые волны, налетая на темно-красный борт «Сатейры», обдавали гребцов высокими брызгами. Нос корабля то взлетал высоко вверх, преодолевая очередную волну, то проваливался резко вниз, когда судно скатывалось в ложбину между двумя волнами. Борта и внутренние переборки «Сатейры» жалобно скрипели под натиском морской стихии.

В неспокойную погоду Еврибиад всегда чувствовал себя неважно на корабле, его начинало мутить, появлялась предательская дрожь в руках и ногах. Однако на этот раз Еврибиаду стало так плохо, что он спустился под палубу и, не снимая панциря, прилег на ложе в кормовой каюте. В голове у Еврибиада шумело, из его горла лилась рвота.

«Скоро начнется сражение с варварами, а я расклеился, как беременная баба! – злился на себя Еврибиад. – Представляю, что сказал бы мой отец, увидев меня в таком виде!»

По палубе над головой Еврибиада топали ноги матросов, до него долетали громкие команды кормчего Фрасона и келевста Клеандра. Еврибиад невольно позавидовал им, таким выносливым и неприхотливым! В отличие от Еврибиада, они никогда не страдали морской болезнью.

Еврибиад с горечью был вынужден признать, что даже очень сильный физически человек, оказавшись на корабле в бурном море, может свалиться с ног из-за морской болезни. А такие люди, как Фрасон и Клеандр, будут чувствовать себя замечательно при любом шторме, хотя оба не отличаются крепостью тела. Еврибиад полагал, что причина этого кроется в самой морской стихии, непредсказуемой и своенравной. Кого-то море принимает, а кого-то нет.

Лежа на постели, Еврибиад чувствовал, как тошнота раз за разом подступает к его горлу. Еврибиад пил воду, старался дышать глубже, но дурнота не отступала.