Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!

– Допустим, убьем мы Дафну, это сразу же насторожит Горго, – сказал Гиперох, пожимая плечами. – Горго умна, не в пример многим мужам. Смерть Дафны неизбежно подтолкнет Горго к мести, а Клеомброт будет рад помочь ей в этом как опекун ее сына. Заварится кровавая каша, которую нам же придется расхлебывать.

– К тому же не следует забывать, что война с персами еще не окончена, – вставил Эпигей, со значением подняв кверху указательный палец правой руки. – Клеомброт нам еще понадобится как предводитель войска. Ведь доблестный Леонид мертв, а Леотихид – никчемный полководец.

Появление в трапезной рабов, которые внесли легкие переносные столы и блюда с жареным мясом, на какое-то время прервало разгоревшийся спор между Эфхенором и Гиперохом, которого поддерживал Эпигей. Аристократы возлегли на ложа возле столов, расставленных широким полукругом. Хозяин дома расположился в центре застолья вместе с Гиперохом, самым уважаемым среди гостей.

Угощаясь горячей телятиной, Эфхенор продолжал разглагольствовать о заговоре, стараясь выявить его причины. В устах Эфхенора прозвучало имя Фемистокла, который гостил в доме Леотихида и явно сдружился с ним. Не зря же при расставании Леотихид подарил Фемистоклу свою лучшую колесницу, а триста царских телохранителей сопровождали афинских послов до самых границ Лаконики.

– До сего случая ни одно посольство, побывавшее в Спарте, не добивалось такой высокой почести, – с плохо скрытым негодованием молвил Эфхенор. – Фемистокл сумел очаровать многих знатных лакедемонян своими слащавыми речами. О, этот афинянин умеет вертеть языком! Только в речах его скрыт яд! Леотихид, наслушавшись болтовни Фемистокла, отважился на тяжкое преступление. Я уверен, и Клеомброт пошел на поводу у Фемистокла, иначе он не снюхался бы с тупицей Леотихидом.

Эфхенор понимал, что эфоры не могут предъявить обвинение в заговоре Леотихиду и Клеомброту на основании доноса рабыни. По закону, всякий донос имеет значение, если он прозвучит из уст свободного гражданина. Либо имеется письменное доказательство, обличающее заговорщиков.

– Стоит нам открыто заговорить о заговоре, это мигом подтолкнет Клеомброта к действию, – вслух рассуждал Эфхенор. – Ставки в этой игре очень высоки. Клеомброт пойдет до конца, я его знаю. Он либо уничтожит нас, либо погибнет сам.

– Верно! – закивал головой Гиперох. – Вспомните, друзья, что натворил в Спарте царь Клеомен. А ведь Клеомброт его брат, в нем течет такая же буйная кровь!

Аристократы, собравшиеся на застолье у Эфхенора, решили действовать хитро и осторожно, вняв совету Эпигея, который предложил каким-нибудь образом поссорить между собой Леотихида и Клеомброта. В таком случае, полагал Эпигей, один из главных заговорщиков непременно примкнет к эфорам, которые с его помощью уничтожат второго.

Однако вскоре произошел случай, который спутал все тайные замыслы Эфхенора и его друзей.

Леотихид, опираясь на свое законное право, расторг помолвку Дафны с Фанодемом, племянником Эпигея. Но эфоров возмутило не это, а то, что Леотихид обручил Дафну с Аристодемом, на котором лежало позорное клеймо «задрожавшего». Поступок Леотихида был дерзким, это вызвало бурные пересуды среди граждан Лакедемона. К неудовольствию эфоров, симпатии большинства мужчин и женщин были на стороне Дафны и Аристодема. Фанодем же из-за своего склочного нрава вызывал неприятие у многих, кто его знал.

Эфоры не могли смириться с тем, что Леотихид своим обручением Дафны и Аристодема, по сути дела, снимает с последнего клеймо изгоя. Усмотрев в этом грубое нарушение закона, эфоры вызвали Леотихида в суд. Судебные функции находились в ведении герусии. Старейшины стали разбирать эту тяжбу, выслушав мнения обеих сторон. Поскольку Клеомброт на суде выступил в поддержку Леотихида, старейшины объявили помолвку Дафны с Аристодемом законной. При этом старейшины сослались на старинный лаконский обычай, согласно которому единодушное решение спартанских царей перевешивает любое постановление эфоров.

Рассерженный Эфхенор попытался обжаловать вердикт геронтов, заявив, что Клеомброт не царь на троне Агиадов, а всего лишь опекун малолетнего царя Плистарха. Старейшины отклонили протест Эфхенора, сославшись на другой закон, дарующий опекуну все прерогативы царской власти до совершеннолетия царственного отпрыска.

Выйдя из себя, Эфхенор дал волю своему гневу. Он стал осыпать геронтов ругательствами, называя их «стадом выживших из ума баранов» и «прихвостнями Клеомброта». Мол, в угоду Клеомброту геронты готовы раскопать древние, давно забытые законы и обычаи, лишь бы унизить эфоров.

Старейшина Евриклид, председательствующий в суде, напустился на Эфхенора с суровыми упреками. Обращаясь к своим коллегам-геронтам, Евриклид предложил им немедленно исключить Эфхенора из списка эфоров за неподобающее поведение на суде. Благо существовал закон, позволяющий смещать высших магистратов с их должности за некрасивые поступки.

«Мне горестно видеть, что желание Эфхенора властвовать перевешивает в нем стремление соблюдать законность», – промолвил Евриклид.