Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!

Эфоры, все пятеро, взглянув на безжизненное тело Клеомброта, заторопились обратно в эфорейон, ссылаясь на множество забот.

– Полагаю, уважаемые, со смертью Клеомброта у вас одной заботой стало меньше, – промолвила Горго, неожиданно возникнув перед эфорами. Затем, повернувшись к Леотихиду, царица громко добавила: – Гляди, эфоры и до тебя доберутся!

Леотихид побледнел под прямым взглядом Горго.

Эфоры принялись возмущаться, обвиняя Горго в злостных намеках и наговорах. Мол, не пристало царице Спарты вести себя подобным образом!

– Мы скорбим по Клеомброту вместе со всеми гражданами Лакедемона, – сказал Эфхенор. – Нами принято постановление об установке на площади мраморных статуй Леонида и Клеомброта.

Эфоры и впрямь привели с собой двух немолодых зодчих, которые разогревали воск над очагом, собираясь сделать посмертную маску с лица Клеомброта, дабы потом с нее воссоздать в камне черты безвременно усопшего брата царя Леонида.

– А статую Еврибиада вы тоже установите на площади? – с дерзкой усмешкой обратилась к эфорам Горго. – Ведь его дни тоже сочтены. Вот только кто станет снимать с мертвого Еврибиада посмертную маску. Может, Динон?

Произнося последние слова, Горго с холодной ненавистью посмотрела в глаза Эфхенору. Тот смутился так, что по его лицу пошли красные пятна. Пробормотав что-то себе под нос, Эфхенор стал проталкиваться к выходу, действуя локтями. Его коллеги-эфоры последовали за ним.

Смущение Эфхенора заметили многие из знатных лакедемонян, пришедших поддержать Алкафою и ее сыновей в их горе. Обратил на это внимание и Леотихид, который мигом сообразил, что сказанное Горго неспроста так сильно задело за живое эфора-эпонима.

Огромный погребальный костер был сложен на берегу реки Тиасы в квартале Феомелида. В этом месте находились гробницы царей из рода Агиадов, представлявшие собой каменные склепы с насыпанными над ними высокими земляными курганами. Каменщики и землекопы спешно соорудили погребальную камеру в склоне большого рукотворного холма, где уже покоился прах отца и деда Клеомброта.

Траурная процессия двигалась по городу под тоскливый напев флейт, задерживаясь на краткое время близ главных святилищ Лакедемона. Жрецы произносили заклинания, приближаясь к телу Клеомброта, укрытому красным военным плащом. Таким образом жрецы прощались с усопшим от лица богов, покровителей Спарты.

Плакальщицы громко стенали, двигаясь перед колесницей, на которой везли гроб с телом умершего. Все плакальщицы были молоды, их распущенные по плечам волосы трепал ветер. Глаза девушек были обведены черной краской, поэтому слезы оставляли грязные дорожки у них на щеках.

Толпы горожан теснились на улицах и площадях; в город пришло много периэков и илотов, чтобы проститься с Клеомбротом. Во всех домах были погашены очаги в знак траура. Торговля на рынке была запрещена. В этот день никому не позволялось надевать золотые украшения и богатые одежды.

Процессия приблизилась к погребальному костру. Четверо воинов в панцирях и шлемах сняли гроб с телом Клеомброта с колесницы, водрузив его на самый верх пирамиды, сложенной из смолистых сосновых бревен. Монотонно прозвучали ритуальные слова главного жреца из святилища Аполлона Карнейского посреди оглушающей тишины. Затем четыре гоплита в красных плащах и блестящих бронзовых поножах одновременно с четырех сторон подожгли факелами кучи деревянных стружек, вороха соломы и бочки со смолой, сваленные к подножию траурной пирамиды. Рыжие языки пламени с треском охватили деревянное возвышение, заклубившийся белый дым длинным шлейфом протянулся над деревьями и черепичными крышами домов.

Тысячи людей ринулись к огромному костру, швыряя в это пышущее нестерпимым жаром пекло кто полено, кто скамейку, кто стул, кто корзину… Из уважения к умершему полагалось бросить в погребальное пламя хоть что-нибудь, пусть даже это будет старый плащ или сосновая шишка.

* * *

Горго пришла с похорон Клеомброта усталая и опустошенная. Едва переступив порог своего дома, Горго узнала от рабынь, что ее дожидается Аристодем. Имея на себе клеймо «задрожавшего», Аристодем не имел права проводить Клеомброта в последний путь. В прошлом Аристодем не единожды ходил в походы под началом Клеомброта, поэтому он тяжело переживал эту утрату, которая чувствовалась тем острее, ибо угроза персидского завоевания по-прежнему висела над Элладой.

– Не могу выразить словами раздирающую душевную боль, которую я испытываю, – промолвил Аристодем после обмена приветствиями с царицей. – Для меня это истинная мука, Горго, прийти к тебе со столь ужасным известием…

Горго, поднявшая руки, чтобы снять с головы темное покрывало, вздрогнула и резко повернулась к Аристодему. Замерев на мгновение с поднятыми руками, Горго побледнела, поскольку прочитала во взгляде Аристодема то, чему так сильно не хотела верить.

– Дафна мертва, – опустив голову, с усилием произнес Аристодем. – Я нашел ее тело.