Последний старец

«В избе бедняка не вмещается даже два заячьих уха…» В 70-х годах о. Павел писал в письме к своему младшему брату Александру Александровичу в Тутаев, заботясь о племянниках:

«Лену и Сашу не обижайте, хотя у нас не было детства, нужда да горе, пусть они порадуются».

Отца, Александра Ивановича, сразу взяли на фронт. «Осталась Александра Николаевна с малым детям да со старым старикам, а жить надо и жили, а как? да так же, как и все. Помню, был оброк не плочен да штраф за дрова, что на плечах из леса носили. Вот и приговорили бабку и маму на неделю в Боронишино, в волостное правление, в холодную, конечно же, бабка и меня взяла с собой, и нас из Борку много набралось неплатилъщиков. Я кой кого помню, а именно, Марья Михайловна Бабушкина с сыном Володей, а ему было 3–4 года; Любовь Усанова с сыном Васей — 4–5 лет; Марья Лавошница с Федей, тоже годов 3–4. Набралось нас человек 15–20, заперли всех в темную комнату, сидите, преступники, а среди нас были глубокие старики Тарас Михеич да Анна Кузина, обое близоруких. Пот и пошли они оправиться в уборную, а там горела пятилинейная керосиновая лампа, они ее как-то и разбили. Керосин вспыхнул, мало-мало и они-то не сгорели, а на утро пришел старшина Сорокоумов и всех нас выгнал. Это было 29 августа 1915–16 года».

В тетрадях о. Павла сохранилась «Песенка Лизы Груздевой» (под таким названием):

Жили мы в подвале,
пили Кали-Мали,
часто голодали,
ничего не знали.

«Тятю на фронт взяли. Дома нищета, — рассказывал отец Павел о своих детских годах валаамским монахам. — А в монастыре бабушка — старшая на скотном, одна тетка — в иконописной, вторая — в хлебной на просфоре.

Мать дала по мешочку и сказала: пойдите по деревне и милостыню соберите. А что делать? Хлеба нет. Я в монастырь, к тетке: «Кока, мамка по миру посылает!»

К игумений пришли — в ноги бух! Игумения говорит: «Так что делать, Павёлко. Цыплят много, куриц. Пусть смотрит, чтобы воронье не растащило».

Цыплят пас, потом коров пас, лошадей… Пятьсот десятин земли! Ой, как жили-то…

Потом — нечего ему, т. е. мне, Павёлке, — к алтарю надо приучать! Стал к алтарю ходить, кадила подавал, кадила раздувал.

Так началось для о. Павла монастырское послушание. Он потом сочинил такую песню:

Бабушка Евстолия
взяла воспитать.
Нежила, лелеяла,
как родная мать.

Глава III. Обитель святителей Афанасия и Кирилла. и иконы Тихвинской Божией Матери

Мологский Афанасьевский монастырь стал для четырехлетнего Павла Груздева вторым домом. Может быть, это был даже первый и самый главный дом и одновременно храм, память о котором о. Павел хранил всю свою жизнь. Любил рассказывать о Мологском монастыре — «ближе Мологи ничего у него не было, все её вспоминал». Как полноводная река вытекает из большого озера, так и истоки судьбы отца Павла — в Мологской Афанасьевской обители. Не случайно архимандрит Павел стал последним ее летописцем, записав по памяти уже в 70-е годы историю, устроение и убранство, имена последних насельников затопленного Мологского монастыря. По рукописи отца Павла и архивным документам можно восстановить эту древнюю обитель хотя бы на бумаге и в памяти людской…

«В трех верстах от центра уездного города Мологи Ярославского края на севере находился Афанасьевский женский монастырь — пишет о. Павел. — Время основания монастыря неизвестно, но известно то, что первоначально обитель была мужская и была приписана к монастырю Новый Иерусалим и существовала до времен патриарха Никона. Когда везли его в заточение на Белоозеро в Кириллов монастырь и когда проезжали мимо Афанасьевского монастыря, узнав об этом, настоятель игумен Сергий с братией обители воздали честь опальному патриарху, за что были избиты стрельцами и выгнаны из обители, а храм был сделан приходским. По прошествии некоего времени обитель была восстановлена, но не мужской, а женской под управлением игуменъев».

Если первое упоминание о Мологе в летописи относится к 1149 году, то о возникновении Мологского монастыря в честь святителей Афанасия (373 год) и Кирилла (444 год), патриархов Александрийских, никаких сведений не сохранилось. Когда он основан и кем? Исстари монастырь именовался Холопьим. Одно из преданий гласит, будто бы здесь когда-то были заключены жены новгородцев, которые во время продолжительного отсутствия своих мужей в военных походах вышли замуж за их холопей; что будто бы в селе Станове (восемь верст от монастыря) находился стан холопей, где они, бежавши из Новгорода, укрепились для защиты от господ своих, вернувшихся с войны, а в селе Боронишино оборонялись от них. Новгородцы, победив холопей бичами, построили монастырь и заключили в нем своих неверных жен. Это предание передает Карамзин в «Истории Государства Российского», но добавляет, что «в летописях Новгородских нет о сем ни слова», а сама история «взята из древней греческой сказки о рабах скифских».