Это была ложь. Он сказал это, потому что знал: девушкам приятно слышать что-то в этом роде. По крайней мере, любой другой из них было бы приятно. Алисия склонила набок голову и смотрела на него. Ему стало страшно. Сейчас она увидит, она всё поймёт. Она узнает. Она видит его насквозь. Она откажется. Она должна отказаться. Ведь она не может не понять, что он хочет посадить её в тюрьму, изолировать от всего и всех и препарировать, как жалкую зверушку, расчленить. Том помнил, как сам испугался этого кровожадного слова, которое почему-то всплыло в мозгу. Ни тело, ни сознание не вмещало её объём. Это обескураживало. Он беззвучно молил, чтоб она отказалась.
Алисия согласилась. Обдумывая её бесхитростное согласие позже, он пришёл к выводу, что будь она чуть менее наивной и чуть более осторожной, ничего бы не получилось. Он бы смог заставить себя снова переключиться, забыть о ней. Тогда это ещё было возможно. Пытаясь поймать её на живца, он сам оказался в смертельной ловушке: не рой яму другому. Точка невозврата была пройдена. Локомотив их отношений стремительно набирал скорость. Следующая станция — смерть и отчаяние.
Том закрыл глаза. Слёзы возобновили свой труд. Это нечестно. Он только-только перестал лгать. Он наконец-то стал относиться ко всему по-настоящему, серьёзно, вдумчиво. И в этот самый момент она покинула его. Он со злостью ударил по подлокотникам кресла, резко встал и стал мерить шагами периметр сада.
Она вошла в его дом. Дверь захлопнулась. Они оказались в ловушке. Он падал в бездну и не мог это остановить. Просыпался по ночам, глядел, как она спит, и успокаивал себя увещеваниями о том, что это временно. Что наваждение пройдёт, оно всегда проходит. Ведь это не первое его увлечение в жизни. Стоит только подождать…
Том вздохнул, потёр глаза. Предатель мозг то и дело подсовывал более поздние воспоминания. О том, как он снова и снова просыпается ночью и хватает рукой пустоту в том месте, где когда-то была она. И пугается всякий раз, что её существование — всего лишь сон, мучительное иллюзорное наваждение, насланное на него за все грехи. Все те дни, недели, месяцы, что они были в разлуке, слились теперь воедино. А тогда…
Он злился. На себя и на неё. И на этого тупого сёрфера, что так некстати появился в то утро. Он злился, потому что потерял себя, утонув в ней. Это было непростительно. И он не мог и не хотел ей этого прощать. Хотел сделать больно, но не успел. Она сбежала, ускользнула от него снова и столь же внезапно. Он разбил вдребезги телефон и в тот же вечер в клубе нашёл первую попавшуюся девицу… Том поморщился, вспоминая вкус алкоголя на липких холодных губах. Это не помогло.
Только непомерная гордость и природное упрямство удерживали его от того, чтобы броситься перед ней на колени и умолять вернуться. Во что бы то ни стало она должна была понять, что эта игра будет продолжаться только по его правилам. И он не потерпит всяких драматичных сцен, хлопанья дверьми и прочего истеричного дерьма! Даже сейчас руки сжимались в кулаки, когда он думал о тех временах.
Рациональный прагматик Том успокаивал рыдающего ребёнка Тома, который требовал вернуть любимую игрушку. Он старался обесценить, опошлить образ Алисии. Но всё его попытки шли прахом: идеализация лишь усиливалась. Зуд поиска секретного секрета, сокрытого в ней, не утихал ни на минуту. Отвлекала только работа. Только там он мог стать другим человеком и забыть хотя бы на время об Алисии.
В течение тех месяцев, что они не виделись, Том сыграл несколько коротких, но сильных эпизодов в хороших картинах. Но в промежутках между съёмками было трудно. Том так выдрессировал себя держать лицо, показывать всегда и везде идеально слепленную маску, чётко выверенную, общественно одобряемую персону, что делал это автоматически, без напряга и своего сознательного участия. Он совершенно не расходовал на это энергию. Всё срабатывало автоматически, как только он появлялся на публике. Эта маска приросла намертво, ведь была на нём с восьми лет, с тех самых пор, как он начал сниматься. Никто не замечал и не мог заметить никаких изменений, но все месяцы без Алисии он был раздавлен, сломлен и невероятно одинок. Только Лесли с её агентской проницательностью могла что-то заподозрить, но он исполнял все обязательства, поэтому до поры до времени она не лезла не в своё дело.
Он вернул Алисию. Снова. Для этого не потребовалось никаких сверхусилий. Нужно было лишь попросить не уезжать, и она сдалась, капитулировала тут же, как будто только этого и ждала. Она всегда была так податлива, сама шла в руки, никогда не сопротивлялась. Это тоже обескураживало. А ещё её молчаливое доверие, сила и красота. И жестокость.