Последний свидетель

В этот момент четырьмя этажами выше Майлз Ламберт, адвокат подсудимой, проходящей по делу «Ее величество королева против леди Греты Робинсон», покупал две чашки кофе в кафетерии, специально отведенном для барристеров. Одну чашку с молоком и двумя кусочками сахара для себя, вторую, чисто черного, без сахара, для своего оппонента. Джона Спарлинга, обвинителя.

Майлз Ламбер, шестидесяти шести лет от роду, был одинок. За сорок лет наряду с прочими успешными адвокатами он успел выпить море хорошего вина и съесть горы самой изысканной и вкусной еды, что отразилось на его внешности и комплекции. Лицо гладкое, цветущее, щеки розовые, круглое брюшко скрывает дорогой, пошитый на заказ костюм с жилетом и часами на золотой цепочке. Судебный этикет предписывал ему носить мантию-крылатку с туго накрахмаленным белым воротником в виде длинной ленты, но вне стен суда он был знаменит экстравагантными галстуками самых диких и разнообразных расцветок, а также платочками в тон, кокетливо торчащими из нагрудного кармана, ими он пользовался, чтоб вытирать пот со лба. И хотя в последние годы прозвище его поменялось с Грозного Ламберта на Грозного Старикана, в кругах, близких к юриспруденции, бытовало мнение, что, несмотря на свои шестьдесят шесть, Грозный Старикан находится в зените своей карьеры.

Блекло-голубые глаза Ламберта взирали на мир из-за полукружья очков в тонкой золотой оправе, и те, кто хорошо знал этого человека, говорили, что именно эти глаза — ключ к пониманию характера Майлза. Маленькие, но так и пронизывают насквозь, и, если внимательно присмотреться, можно заметить, что чем спокойней и задумчивей становятся эти глаза, тем веселей становится сам Майлз. Словно они, эти глаза, не имели никакого отношения к громкому неудержимому смеху и экстравагантным его жестам. Они смотрели отстраненно и внимательно, точно выискивали какую-то слабость, ждали удобного момента, чтоб воспользоваться ею.

Джон Спарлинг отличался от Майлза Ламберта кардинально и почти во всем, и это при том, что оба они были весьма успешными юристами, примерно одного и того же возраста да и одеты были почти одинаково. Спарлинг был высокого роста, в сравнении с ним Майлза можно было бы назвать просто коротышкой, он был тощ, а Ламберт толст. Очков он не носил, и большие серые его глаза холодно взирали на мир поверх длинного, с орлиной горбинкой носа. А вот рот, напротив, был маленький, с тонкими ровными губами, и говорил он медленно, тщательно обдумывая каждую фразу и вопрос. И еще всегда выдерживал паузу после того, как свидетель отвечал на этот самый вопрос, словно для того, чтоб дать жюри присяжных понять, какого мнения он об ответе. Ему явно нравилось напоминать жюри присяжных о том, что им следует забыть о жалости и сострадании и целиком сосредоточиться на поисках истины. Враги Спарлинга неустанно твердили, что самому ему не было в том необходимости, он еще в юном возрасте распрощался с такими чувствами, как жалость и сострадание.

Джон Спарлинг никогда никого не защищал, а Майлз Ламберт — не обвинял. Эти двое были полярной противоположностью буквально во всем, что, сколь ни покажется странным, ничуть не мешало им симпатизировать друг другу. Их даже можно было назвать почти друзьями, хотя вне здания суда они никогда не встречались. А в суде проводили долгие дни в отчаянных схватках, от исхода которых зависела человеческая жизнь и судьба.

Если бы Спарлинга можно было заставить дать себе оценку, он бы назвался инструментом правосудия. Им двигала самая искренняя вера в справедливость своих оценок и суждений, а также в то, что ни один человек на свете не сможет и не должен избежать последствий своих поступков. И менее всего — жена члена кабинета министров. Спарлинг с нетерпением ожидал этих слушаний на протяжении нескольких недель, но и его оппонент — тоже. Ибо для Майлза криминальное законодательство было не столько полем правосудия, сколько пространством борьбы. Все же имелось у этих двоих мужчин нечто общее. Оба они терпеть не могли проигрывать.

— Итак, Майлз, — начал Спарлинг, — вы заполучили Грэнджера. Должно быть, леди очень довольна этим обстоятельством. — И нижняя его губа слегка приподнялась, что, по всей видимости, означало улыбку.

— Я с ней пока что этого не обсуждал, — ответил Майлз Ламберт, энергично размешивая сахар в кофе. — Однако, правда, предпочитаю старину Грэнджера паре судей, что сидят на первом этаже и с легкостью выносят смертные приговоры. Тут защите хоть немного повезло. — Он с радостью добавил бы в кофе еще ложки четыре сахара, но доктора выставили ему строгие ограничения по части употребления и кофе, и сахара — два года тому назад Майлз перенес сердечный приступ. И еще они рекомендовали ему избегать стрессов, брать меньше дел, но последний совет был все равно что мертвому припарки.

— Полагаю, ваша клиентка ему понравится, — заметил Спарлинг. — Старина Грэнджер всегда был неравнодушен к дамам, верно?