Последний свидетель

Настала пауза, Джон Спарлинг просматривал разложенные перед ним бумаги. Майлз Ламберт повернулся к своей клиентке и улыбнулся. Последнее высказывание свидетеля было просто подарком.

— О чем еще там говорили, Мэтью? — спросил Спарлинг.

— Ну, отец Тома вроде бы поверил словам Греты и страшно рассердился на Тома, и на меня заодно тоже. Отчитал нас, а потом сказал, чтоб мы убирались вон, возвращались в школу, иначе он вызовет полицию.

— Понятно, Мэтью, но до того, как сэр Питер велел вам убираться из дома, кто-то что-то еще говорил? Может, вы запамятовали?

Мэтью смотрел тупо, и Спарлинг сделал вторую попытку.

— Что произошло с самим медальоном, Мэтью? — спросил он.

— Ах, ну да. Том снова показал его отцу, а потом передал слова Греты. Рассказал, что она говорила перед тем, как он вошел.

— Напомните, что именно?

— Что это ее медальон. И тут она начала открещиваться, будто бы ничего такого не говорила. Но я-то знал, что говорила. Сам слышал собственными ушами.

— Да, Мэтью… Вы сказали, что отец Томаса велел вам убраться из дома. Вы его послушались?

— Еще бы, сэр! Я прямо так и скатился вниз по ступенькам, чуть не упал. Томас догнал меня уже на улице. Быстро бегать он не мастак. А я… я жутко испугался, вдруг его отец напишет моим родителям, или добьется моего исключения из школы, или еще что сделает. Но ничего этого не случилось. До тех пор, пока ко мне вдруг не заявилась полиция.

— Когда это было?

— Пару дней спустя. Там был мистер Хернс, и он сказал, что поступил я правильно, очень даже хорошо. Честно признаться, я этого никак не ожидал. Думал, он будет ругаться.

Мэтью умолк и улыбнулся воспоминаниям. Улыбка чудесным образом преобразила его лицо, он вдруг стал очень славным привлекательным пареньком, и ничуть не походил на нервного школяра в плохо сидящем костюме, несвязно рассказывающего разные странные истории. В ответ несколько присяжных заулыбались тоже, и Спарлинг инстинктивно уловил: вот он, настал решающий момент в допросе свидетеля. Тот самый момент, когда следует остановить этот допрос; опытный Спарлинг нутром чуял такие вещи.

— Благодарю вас, Мэтью, — сказал он и опустился на свое место. При этом на обычно унылом и серьезном его лице возникло некое подобие улыбки.

— Думаю, теперь самое время устроить десятиминутный перерыв, — заметил судья Грэнджер как раз в тот момент, когда Майлз Ламберт уже собирался подняться. — Вы можете размять ноги, Мэтью, а присяжные, полагаю, не откажутся от чашечки кофе.

Оказавшись у себя в кабинете, судья Грэнджер уселся в кресло-качалку лицом к окну, за которым открывалась панорама Лондона, раскурил сигарету без фильтра и глубоко затянулся. Комната была полна пахучего голубовато-серого дыма, когда дверь отворилась и в проеме, точно призрак в тумане, возникла мисс Хукс с чашкой кофе.

— Все в порядке, мисс Хукс? — привычно осведомился он, когда чашка благополучно перекочевала ему в руки. Судья никак не мог избавиться от беспокойного ощущения, что когда-нибудь мисс Хукс непременно наступит на длинный подол своей мантии, рухнет прямо на него и обольет обжигающе горячим кофе, но пока что этого, слава богу, еще не случалось.

— Да, ваша честь. Присяжные у себя в комнате, — столь же привычно ответила мисс Хукс. Она всегда отвечала так, за исключением того памятного дня два года назад, когда один присяжный, совсем еще молодой человек, обманул ее и ускользнул из здания суда незамеченным.

Словом, мисс Хукс была созданием вполне рутинным и весьма органично вписывалась в обстановку суда, со всеми этими париками барристеров, длинными мантиями и старинными часами, что отсчитывали время над головой подсудимой. Грэнджер никогда не вел с мисс Хукс сколько-нибудь важных разговоров, он вообще едва ли думал о ней и считал, что, усадив подсудимого на скамью после клятвы, она не обращает ни малейшего внимания на прозвучавшие в зале свидетельства. Не ее ума дело. И еще старый судья порой представлял, как эффектно могла бы она надевать черную шапочку на его голову, если б смертная казнь не была отменена. Наверное, где-нибудь в подсобке у нее был заготовлен маленький утюжок, которым она со всем тщанием гладила бы эту шапочку в сладостном предвкушении смертного приговора.

Судья Грэнджер в бога не верил, но всегда благодарил его про себя — за то, что ни разу в жизни никого не приговорил к смерти. Были случаи, когда он сомневался. Вот как, к примеру, этот. Странная все же штучка, эта леди Грета Робинсон. Он вот уже два дня сидит напротив нее, избегая по мере возможности взгляда ее сверкающих зеленых глаз, и так до сих пор не понял, что она собой представляет. Она умна, это очевидно, очень хороша собой, что тоже очевидно. И не имеет ничего общего с обычными жалкими и апатичными подсудимыми, которые нервно ерзают в кресле, растерянно выслушивая поток обличающих их свидетельств. От внимания судьи не укрылось, как аккуратно укладывает она блокнот себе на колени, как внимательно вглядывается в каждого свидетеля, как время от времени передает записки Майлзу Ламберту. А тот, безусловно, ей верит.