Последний свидетель

Затем, немного успокоившись и одевшись, Томас поднялся на песчаную дюну и зашагал по ее гребню к дому. Мама запрещала ему ходить этой дорогой, песок такой сыпучий, можно и упасть. Но сегодня Томас чувствовал себя защищенным от всех опасностей и несчастий. Поднявшись на самую высокую точку, он увидел пирамиду из камней. В центре ее находился крупный и гладкий серый камень, которым в девятнадцатом веке в тогдашней традиции Сэквилли отметили границы своих владений.

Позади, почти до самой восточной калитки, тянулись пологие дюны. Впереди до самого горизонта простиралось Северное море. Где-то справа, на побережье, находились города Флайт и Койн, разделенные рекой под названием Флайт. Отсюда Томас видел лишь два церковных шпиля да крошечный рыбацкий баркас, выходящий из гавани в открытое море.

По левую руку от Томаса раскинулся довольно большой город Кармут, там дороги были уже шире, и по ним непрестанным потоком двигались в сторону Лондона и на запад грузовики и легковушки. Завтра утром туда же предстоит ехать и самому Томасу, на заднем сиденье полицейского автомобиля без особых опознавательных знаков. Сержант Хернс сказал, что им надо выехать не позже шести, чтоб вовремя успеть в Олд-Бейли.

Томас понурил голову. Мысль о том, что предстоит завтра, давила на него тяжким грузом. И вот, бросив последний взгляд на необъятные морские просторы, он зашагал к дому.

Вошел он через восточную калитку, от души надеясь, что тетя Джейн и полицейский не заметили его отсутствия. Он не хотел понапрасну волновать их. Но оснований для тревоги, как оказалось, не было. Они пили уже третью чашку кофе, когда он вошел в кухню. Тетушка Джейн всегда любила и почитала закон и его представителей, но к этому полицейскому испытывала особое расположение. Он был из местных, знал все городские слухи и сплетни, но главное — являл собой благодарную аудиторию для выслушивания мнений тети Джейн о Грете, ее адвокате, а эти ее высказывания с каждым днем становились все категоричнее.

Томасу надоели все эти разговоры. Он решил перевесить портрет бабушки из маминой спальни в свою, для чего ему потребовалась помощь.

Через двадцать минут дело было сделано. И портрет леди Сары Сэквилль занял новое место в спальне Томаса, между картой, где были отмечены все суффолкские кораблекрушения, и фотографией мамы с Бартоном.

В ту ночь Томас смотрел на бабушку, лежа в постели, и улыбка в ее сияющих черных глазах грела его сердце. Она придавала силы, готовила к встрече со взглядом совсем других сверкающих, зеленых глаз, что будут смотреть на него завтра в суде.

ГЛАВА 21

— Прошу, мистер Ламберт, не забывайте о возрасте свидетеля и о том, что я говорил вам о фотографиях, — сказал судья Грэнджер, одарив адвоката суровым взглядом пронзительных глаз, когда тот поднялся со своего места для перекрестного допроса.

Вторник, два часа дня, и Томас Робинсон находится на скамье свидетелей вот уже два часа. Джон Спарлинг закончил задавать ему вопросы без пяти минут час. Затем был перерыв на час, и Томас бродил по незнакомым оживленным улицам возле здания суда, пытаясь собраться, приготовиться к тому, что последует дальше.

Давать свидетельские показания оказалось и хуже, и лучше, чем он ожидал. Лучше потому, что, как вскоре выяснилось, он сумел выбросить Грету из головы, несмотря на то что та сидела всего в нескольких ярдах от него и все это время так и сверлила его взглядом. Хуже, потому что Спарлинг заставил его рассказать присяжным все ужасные детали и подробности того, что произошло, когда он заперся в шкафу, а убийцы, совсем рядом, в каких-то двух шагах, безжалостно расправлялись в это время с мамой. Рассказ вслух почему-то превратил эти события почти в реальность, Томас заплакал. И тут же возненавидел себя за это. Плакать на глазах у этой сучки, Греты, а маленькая женщина, секретарь, подносит ему салфетки и стакан воды. Томас поклялся про себя, что больше ни за что не допустит такого всплеска эмоций, что бы там ни вытворял с ним толстяк адвокат Греты.

— Хотелось бы начать с этого человека по имени Роузи, — произнес Майлз Ламберт самым дружелюбным тоном. — Вы говорили, что впервые увидели его у дома отца в Лондоне, верно?

— Да.

— В темноте?

— Он стоял под уличным фонарем.

— Спиной к вам, так?

— Да.

— И ни разу не обернулся?

— Нет, не обернулся. Иначе бы он меня заметил.

— Так что лица его вы не видели.

— В тот момент не видел, нет.

— Только затылок и часть щеки, где был шрам?

— Да, длинный и толстый такой шрам. И увидел я его лишь потому, что волосы у него были собраны в конский хвост.

— Да, да, именно. Конский хвост. Но ведь многие мужчины расхаживают с конскими хвостами, и шрамы имеются тоже у многих, не правда ли, Томас?

— Ну, не такие, как у него. Наверняка кто-то сильно полоснул его ножом по физиономии.

— Как драматично. Но суть совсем не в том, Томас. Я клоню к другому. Как вы можете быть уверены в том, что человек, убивший вашу мать, и тот мужчина, что стоял под уличным фонарем спиной к вам, одно и то же лицо?

— Я уверен, это был тот самый человек.