Последний сын

— Инструмент с вечера собирал. Пассатижи, изоленту еще нужно найти.

— Странно, что инструмент у вас в разных местах, — заметил нацпол.

Телль пожал плечами.

Полицейский взял отвертку.

— Кончик наточен, — нацпол потрогал его пальцем. — Зачем?

Телль посмотрел на отвертку.

— Там винтики маленькие. Наконечник в шлиц не войдет.

Положив перед ним лист, полицейский попросил все написать в объяснении. Телль не хотел ничего писать, но, поняв, что у нацпола это займет больше времени, взял авторучку. Медленно выходившие из-под пера буквы получались корявые, но Телль старался, чтобы все было понятно, и ничего не пришлось исправлять и переписывать.

— Вы прям как мой сын за домашним заданием, — заметил нацпол.

Рука Телля остановилась. Взгляд застыл на строках.

Телль подумал, что Ханнес тоже мог бы сейчас делать домашние задания. Когда сын садился за уроки в своей комнате, он всегда ставил стопкой учебники с тетрадками слева. Оттуда Ханнес брал по одному учебнику и тетради, выполнял задание и откладывал направо. Делать так посоветовала Фина. Для Ханнеса это оказалось очень удобно. Стопка слева уменьшалась, справа — росла, и, когда на нее ложился последний учебник, отправлялась в портфель.

Сыну нравилось учиться. Только вот учиться ему не дали. А потом и не дали жить.

Сделав над собой усилие, Телль продолжил писать. Как ни переполняло горе, воспоминания о сыне были слишком дороги, чтобы уходить в них при чужих людях.

Со вздохом поставив подпись, Телль подвинул лист к полицейскому. Тот склонился над ним и стал читать, постукивая авторучкой по столу.

— Много бумажной работы? — покосился Телль на мозоль у ногтя на среднем пальце нацпола.

— Даже не представляете, — покачал тот головой. — Поэтому ваши отвертки с молотками ну совсем ни к чему мне.

Дочитав объяснение, полицейский попросил Телля поставить дату напротив подписи.

— Характеристика ваша с работы мне нужна. С места жительства сам возьму.

— Все?

— Можете идти. Жду медзаключения.

— Я заберу? — Телль показал на молоток и отвертку.

— Рано. Отказное будет, тогда заберете.

***

В зале крематория Телль стоял чуть позади жены, чтобы подхватить Фину, если ей будет плохо. В последний раз они смотрели на сына.

Ханнес стал каким-то маленьким. Он лежал в красном гробу в рубашке и брюках, которые для него собрала Фина. Лицо сына было спокойное, казалось, он спит, и ему снится что-то хорошее. Может, Ханнес действительно встретился с братьями?

Фина обняла своего мальчика, поцеловала его лоб.

— Прости нас, родной, — неслышно сказала она.

Телль прикоснулся к сложенным на груди ладоням сына. Всегда теплые, родные, сейчас это были руки другого человека. Телль склонился к лицу Ханнеса.

— Зачем же ты, сынок, это сделал! — шептал он, гладя волосы своего ребенка.

Упавшая из глаз Телля слеза побежала со щеки Ханнеса вниз.

— Зачем ты это сделал! — тихо сокрушался отец.

Когда гроб с Ханнесом накрыли крышкой, Телль бессильно уронил голову.

— Остановитесь! Ему будет больно, прекратите! — глядя, как гроб задвигают в печь, просила Фина.

Никто ее не слушал.

Словно ища поддержки, Фина взглядом блуждала по залу, пока не остановилась на окне. Там большими белыми хлопьями медленно опускался снег. Сынок очень любил такую погоду…

Вынесший урну с прахом Ханнеса человек попросил справку "о наличии места для захоронения". Телль протянул справку. Человек, внимательно прочитав ее, передал ему урну.

Фина смотрела на то, что осталось от ее сына. Глаза, волосы, пальцы, шея Ханнеса — все это было вот тут, в деревянном сосуде с крышкой. В нем уместились мысли, слова сына, его взгляд, улыбка, каждый прожитый им день. И ее с Теллем дни.

Бережно взяв у мужа урну, Фина прижала ее к груди и пошла из крематория. Телль тоже хотел идти, но нужно было дождаться квитанции об оплате услуг.

Квитанция смутила Телля. В ней гроб значился как картонный, а урна — пластиковая. Но Телль точно знал, он сам видел, что они из дерева. Когда Телль спросил, почему так оказалось, его упрекнули.

— Странно в скорбный момент думать о таком! Урну приносите, глянем. А гроб мы уже проверить никак не сможем.

Конечно, Телль ничего не принес. Он и сам бы того не сделал, но еще больше — не мог себе представить, как будет забирать у жены урну, чем объяснит это.

Фина ждала на остановке. Всю дорогу до кладбища она глядела в окно автобуса, обнимая урну с сыном. Телль стоял возле ее сиденья, закрывая собой Фину с Ханнесом от любопытства других пассажиров. На просьбы, попытки постесниться он не отвечал, а, когда его начинали толкать, только крепче сжимал поручни. В голове, тяжелой от горя и духоты, было лишь одно: доехать. Незадолго до кладбища половина автобуса вышла. Телль, поправив накрывавший урну платок, устало сел на освободившееся позади жены сиденье. Будь это кладбище не так далеко от крематория, он отправился бы туда пешком.

Когда Телль, спустившись из автобуса, подал Фине руку, на них обратили внимание все оставшиеся в салоне пассажиры и вся остановка. За свою жизнь Фина знала только двух человек, которые подавали женщине руку при выходе из транспорта. Вторым был ее сын Ханнес.