Последний танец Марии Стюарт

Елизавета стояла перед зеркалом в своих покоях в Ричмонде. Она носила только ночную сорочку, и ее голые ноги выглядывали из-под подола. Парик был снят, и волосы рассыпались по ее плечам. Лишенная всех земных украшений – колец, ожерелий, кружева, парчи, набивки и грима – она смотрела на то, что осталось.

Если она прищуривалась, то могла допустить, что мало изменилась после восшествия на престол: по-прежнему стройная, волосы сохранили золотисто-рыжий оттенок, и большинство зубов еще на месте. Ей исполнилось пятьдесят три года, и она больше не могла рожать детей. Ее тело, избавленное от тягот материнства, сохранило девические черты и необычно юный вид. Вместе с тем она понимала, что последний роман покончил с ее надеждой иметь потомство. После карикатурных ухаживаний Лягушонка все было кончено.

«Я сохранила девственность, а девственность сохранила меня, – подумала она, разглядывая себя. – И я благодарна за это».

Она закуталась в мантию и закрутила волосы на затылке, скрепив их серебряной пряжкой. Потом она налила в бокал немного сладкого кипрского вина и сделала глоток. Воздержанность в еде и питье тоже помогала ей сохранять здоровье.

«Мой отец был необыкновенно тучным в моем возрасте, – подумала она. – Помню, как кто-то сказал, что в его дублет можно поместить троих крупных мужчин. Я еще не прожила так долго, как он; он умер в пятьдесят пять лет, но задолго до этого называл себя стариком. Но я вовсе не чувствую себя старухой!

Смерть… Я не ощущаю ее присутствия поблизости. Во всяком случае, не от естественных причин, но…»

Она допила вино и некоторое время сидела, разглядывая узор на инкрустированной крышке стола. На столе также стоял человеческий череп как memento mori, напоминание о бренности бытия, а ее молитвенник был раскрыт на странице с изображением Смерти, настигающей невинных людей, – Смерти в образе неотвратимого рока, шепчущего: «От меня не избавиться никаким мастерством в земных пределах». Другой девиз был выгравирован на гробнице с фигурой лежащего рыцаря: «Ни ум, ни смелость, ни победа / Не в силах сбить ее со следа».

Елизавета поежилась и закрыла книгу. Потом она провела пальцами по щекам, ощущая твердые скулы под туго натянутой кожей.

Елизавета редко чувствовала себя такой одинокой, как теперь, когда ей исполнилось пятьдесят три года. Ее девичество теперь было решенным и неизменным делом. Роберт Дадли, ее милый Робин, граф Лестерский, уже семь лет состоял в повторном браке. В прошлом году она была лишена его общества при дворе, так как он командовал английскими войсками в Нидерландах. Она была разочарована его действиями там, раскрывшими меру его честолюбия. Однако ей не хватало его здесь, в Англии.

Война в Нидерландах была ужасной ошибкой. Запасы казначейства истощались, несмотря на ее бдительность и экономность. Мало-помалу она втягивалась в более обширную религиозную войну на истребление, которой стремилась избежать. Отношения с Испанией становились все более напряженными и грозили скорым началом военных действий. Обстоятельства вынуждали ее выступать в роли главной защитницы протестантской веры.

И наконец, оставалось дело с королевой Шотландии.

Казалось, никто не понимал дилемму Елизаветы, не сознавал, в каком бедственном положении она оказалась. Никто не сочувствовал ее нежеланию казнить свою родственницу, носившую королевский титул. Она была совершенно одна.

«Несмотря на парламент, несмотря на преданных слуг, таких, как Сесил и Уолсингем, несмотря на тысячи верных подданных, заявлявших о готовности умереть за меня, лишь я властна покончить с этим, – подумала она. – Это я должна подписать смертный приговор, и вся тяжесть вины ляжет на меня. В глазах всего мира я одна буду нести ответственность за это.

Это истинное бремя монарха: в конечном счете я должна сама принимать решения и нести ответственность за последствия. До сих пор я могла разделять это бремя с моими советниками и народом; мы были едины во всем. Но хотя сейчас они убеждают меня подписать смертный приговор, решение принадлежит только мне».

Виновна ли Мария? Безусловно. На этот раз не правосудие отправляет ее на плаху; если бы дело ограничивалось правосудием, то ее уже давно бы казнили. Это решение сильно запоздало.

Елизавета развернула миниатюру королевы Шотландии, которую хранила у себя долгие годы. Там была изображена молодая, обворожительная королева, только что вступившая на престол в Шотландии. Из той же обертки она извлекла кольцо с бриллиантом, которое Мария отправила ей по прибытии в Англию, называя его залогом дружеской помощи от английского монарха. Маленькое кольцо сверкало и переливалось в свете свечей. Елизавета повертела его в руке, словно могла заметить что-то пропущенное раньше.

«Это всего лишь игрушка, – подумала она. – Невозможно поверить, что такая мелочь привела к роковым последствиям, что королева может умереть из-за этого кольца».

Может умереть? Многие уже умерли. Это не греза и не игрушка, а настоящее memento mori.