Последний танец Марии Стюарт

Они медленно продвигались вперед в сером ноябрьском тумане, сначала вдоль Баслоу-Эдж, а потом через Тотли-Мур, где пятна зелени перемежались с золотом опавшей листвы. Алая патина вереска смягчала краски и смешивала их с облаками серого тумана, клубившимися повсюду. Небо тоже было серым, но спокойным. Местность напоминала шотландские болота и навевала воспоминания, но казалась более мирной и обжитой. Здесь человек не смог бы ускакать достаточно далеко, чтобы скрыться от преследователей.

Для нее болота навсегда были связаны с той давней поездкой вместе с Босуэллом.

Они спустились в укромную долину реки Дон, закладывавшей широкую петлю, похожую на букву U. У основания U поднимался холм с замком на вершине, куда они направлялись; там же в Дон впадала речка Шиф. Дальше начиналась плоская равнина, и граф Шрусбери, трясшийся в седле рядом с Марией, указал на нее.

– Это общинный луг, – сказал он. – По вторникам после пасхального воскресенья я устраиваю там смотр городского ополчения. А по другую сторону дороги находится поле для стрельбы из лука.

Огромное темно-коричневое поле казалось застывшим и безжизненным.

– Значит, здесь до сих пор проводятся состязания лучников? – спросила Мария. «Как это старомодно выглядит теперь, когда пушки и мушкеты выполняют всю грязную работу, – подумала она. – Выстрел из окна, нож в спину и, разумеется, яд в кубке». По сравнению с этим мастерство лучника казалось возвышенным и благородным.

– Ну конечно! – со смехом отозвался Шрусбери. – Ведь Шервудский лес совсем рядом. Даже если весь остальной мир останется без лука и стрел, мы обязаны сохранить их, иначе призрак Робин Гуда будет преследовать нас.

– Боюсь, это будет лишь детской игрой или забавой для молодежи.

– Никогда! – решительно ответил Шрусбери.

Они переправились через каменный мост со старой часовней на другом берегу; Мария увидела, что теперь ее используют как склад для шерсти. Немного поодаль она заметила «позорный стул» для сплетников. Два признака протестантской веры: желание совать нос повсюду и использование священных зданий для мирских целей.

Отряд продвигался по тележной дороге, огибавшей турнирное поле. На вершине холма они повернули и переправились через подъемный мост над крепостным рвом, оказавшись между двумя грозно нависающими башнями. Вокруг клубился серый туман.

У Марии стало тяжело на сердце. Из всех мест, где ее держали до сих пор, это больше всего напоминало хорошо укрепленную тюрьму. Возможно, дело было в расположении замка – далеко в сельской глуши, на вершине холма, с крепостным рвом и двойным кольцом высоких стен, но он казался бронированным кулаком рыцаря в доспехах. Теперь можно было отбросить последние сомнения: лишь пленника могли поселить в такой цитадели.

– Что ж, это… замечательная резиденция, – тихо сказала Мария.

Ее апартаменты на северо-восточной стороне замка выходили на широкую петлю реки Дон, окрестные сады и лучное стрельбище, за которым начинался охотничий парк, где стояло хозяйское поместье. Огромные дубы усеивали парк, и их стволы издалека казались похожими на пушки. Все листья облетели, поэтому Мария могла видеть за ветвями красные кирпичи фамильного особняка.

Им выделили несколько просторных комнат, и она не могла пожаловаться на тесноту. Ее собственная гостиная была большой, с двумя каминами и достаточно высоким потолком даже для самых рослых людей. Мария постаралась сделать обстановку более уютной с помощью вышивок, гобеленов и миниатюр своих родственников – ее матери, Франциска, Дарнли, маленького Джеймса, Екатерины Медичи, графини Леннокс и Елизаветы. Она разложила их на столике из сандалового дерева, который прислали из Шотландии.

Там не было миниатюры Босуэлла; единственную из когда-либо существовавших написали во время его медового месяца с леди Джин, которая хранила ее. Мария предполагала, что ее давно бросили на дно старого сундука, если вообще не уничтожили, и это глубоко печалило ее. Тем не менее она могла совершенно отчетливо представить Босуэлла и опасалась, что его портрет мог лишь нарушить и размыть идеальный образ, существовавший в ее воображении.

У нее имелся небольшой переносной алтарь, который она установила в алькове, радуясь тому, что может сделать это открыто. Она также получила глобус и карты, доставленные из Эдинбурга, и провела много времени за их изучением, мысленно посещая страны, обозначенные нарисованными линиями и контурами. Париж был лишь названием и коричневой точкой на карте, не отличавшейся от Лиона или Кале; волшебство заключалось не в бумаге. Она со своими слугами играла в названия городов и рек, словно могла перенестись туда одной лишь силой воображения. Рим, Тибр, Афины, Иерусалим… все места, куда они не смогут отправиться. Или, скорее, она не сможет: все остальные могли ехать куда захотят, но выбрали добровольное изгнание.