Последний трюк

Тут призрак моей бабушки протянул руку и коснулся моей щеки так нежно, что я опешил.

– Мне нравилось смотреть на тебя, когда ты был мальчиком. Так решительно настроенный стать магом, какими были твои отец и мать… И всё-таки, по-моему, даже тогда некая часть тебя должна была чувствовать, что этого никогда не случится. О, возможно, тебе удалось бы пройти испытания дже-теп и стать каким-нибудь младшим магом. Световиком, если бы ты зажёг татуировки железа и огня; а скорее всего, жалким выдыхателем благодаря своей татуировке дыхания. Тогда ты никогда не нашёл бы радости, Келлен, не больше, чем если бы исполнил своё самое сокровенное желание и сделался лорд-магом. Вместо этого ты стал кем-то гораздо более… интересным.

– Изгнанным метким магом?

– Метким магом. Изгоем. Аргоси. Обманщиком. Но что важнее всего – ты стал тем, кто, как я уже начала с отчаянием думать, навсегда исчез из нашего народа.

– А именно?

Она потрепала меня по щеке.

– Порядочным человеком.

Я поразмыслил над её словами. Не самый высокий титул, который я когда-либо слышал, но ничего, переживу.

Или нет.

– И что теперь будет? – спросил я.

Призрачная Серентия пожала плечами.

– Будущее нашего народа зависит от Ша-маат. Тот маленький гамбит, который ты провернул, сработал. Она разнесла твоего отца в пух и прах – молнией, ни больше, ни меньше.

Глядя на меня, она приподняла бровь.

– У тебя и вправду тяга к театральности, не так ли? Всякие глупости типа: «Смотри, как я творю своё могущественное заклинание» – в ожидании, пока твоя сестра, наконец, сделает выбор.

– Я всегда подумывал стать бродячим актёром, когда всё закончится.

Она скорчила гримасу.

– Грязная профессия. Как бы то ни было, Ша-маат теперь назовёт себя Верховным магом. Она не может позволить себе поступить иначе. Она видела, каким стал её отец, а он был человеком, которым она восхищалась больше всего на свете. Она не даст ни одному из тех придурков взять бразды правления в свои руки.

Серентия улыбнулась.

– Так что радуйся. Ты остановил войну, спас свой народ и, хотя никто не собирается петь о тебе песни, неплохо проявил себя для меткого мага с одной татуировкой.

Она повернулась, словно собираясь уходить, и я наконец-то набрался смелости задать вопрос, которого до сих пор избегал:

– А что насчёт меня? Я мёртв?

Она остановилась и снова повернулась ко мне.

– В основном.

– В основном?

– Ну, скажем так, железная магия отца чуть не убила тебя, а трюк с попыткой оживить магию огня в твоей татуировке, чтобы доказать Шелле, что ты готов покончить с собой, пытаясь это сделать, привёл тебя к концу пути. В любом случае – ты действительно хочешь жить? Мне кажется, ты ведёшь там довольно паршивую жизнь изгоя, и вряд ли она станет лучше, учитывая врагов, которых ты нажил. Кроме того, ты же знаешь, что мир не нуждается в обманщике после того, как разыгран последний трюк, верно? Как только всё уладится, люди вроде нас только путаются под ногами.

– Верно подмечено, – сказал я и двинулся было вдаль, чтобы погрузиться в бесконечный сон.

– Ты никого не обманешь, – сказала она.

– И ты тоже. «Ты действительно хочешь жить?» Я трус, бабушка. Конечно, я хочу жить.

Я вернулся к ней.

– Итак, что я должен сделать?

Улыбка, которой она меня одарила, была, наверное, самым ужасным зрелищем из всех, какие я когда-либо видел.

– Поцелуй бабушку.

– Поцеловать?

Она кивнула.

– Поцелуй. – Она постучала пальцем по губам. – Прямо сюда, в губы, иначе ничего не получится.

– Ты выдумываешь.

– Нет. Ты должен принять поцелуй. Это единственный выход.

«Предки, я так и думал. Вам действительно нравится издеваться надо мной, верно?»

Итак, я это сделал. Я наклонился, чтобы поцеловать призрак моей покойной бабушки. Но я постарался поцеловать её только слегка. Просто быстро чмокнуть в губы – достаточно, чтобы удовлетворить ту идиотскую магию, которая за всем этим стояла, но недостаточно, чтобы меня стошнило. Однако Серентия схватила меня за затылок, удерживая на месте, прижавшись губами к моим губам. Её дыхание врывалось в мой рот, как я ни пытался её оттолкнуть.

– Такова твоя благодарность, – произнёс совсем другой голос. Задыхающийся, измученный.

– Фериус? – громко ахнул я.

Мои глаза открылись, свет вверху ослепил меня, мутное пятно медленно превратилось в лицо, которое я впервые увидел при точно таких же обстоятельствах.

– Мы должны прекратить встречаться таким образом, малыш, – сказала она. Ухмылка Фериус была почти небрежной – почти, но не совсем, скрывая беспокойство в её глазах. – Люди подумают, что ты ко мне неравнодушен.

Инстинкт подсказывал, что я должен найти какой-то разумный ответ, но я обнаружил, что моя рука тянется к её руке, несмотря на резкую боль в плече – наверное, отец сломал что-то и там тоже, – и сжимает ладонь Фериус изо всех сил.

– И люди будут правы.

– Ну вот, – сказала она и повторила: – Ну вот.

«Предки, – подумал я. – Фериус Перфекс не находит слов. Теперь мы действительно в новом мире».

Что-то тяжёлое плюхнулось мне на грудь, сверху на меня уставились с пушистой морды глазки-бусинки.

– Ты уже закончил валяться? Я есть хочу.