Последний трюк

Его лапы, хотя и чрезвычайно ловкие, не слишком хорошо умеют держать карты. Он так разозлился, что его сдача полетела через стол. Остальные посетители общего зала таверны нервно оглянулись. Забавно наблюдать, как аргоси и белкокот играют в карты, но только до тех пор, пока зверь не начинает рычать так, что напоминает любому присутствующему джен-теп, почему некхеки считаются порождениями демона.

– Он только что обвинил меня в жульничестве? – спросила Фериус.

– А в чём же ещё? – я жестом велел нервному официанту принести блюдо с едой, которую заказал для этой парочки. Рейчис тут же схватил лапами самый большой кусок баранины и начал шумно жевать, бросая на Фериус злобные взгляды.

Та сделала вид, будто оскорблена.

– Да будет вам известно, господин, что я честна, как никто другой. Двуличие – не путь аргоси!

И она весьма демонстративно подмигнула.

– Ты это видел? – вопросил Рейчис, выронив из пасти кусок баранины. – Она только что подмигнула! Аргоси врёт!

– Он считает, что ты подмигнула, – сообщил я Фериус.

– Я? Ничего подобного не делала.

Она снова подмигнула, ещё демонстративней.

– Вот! – настаивал Рейчис. – Опять! Она всё время жульничала, Келлен!

Я перевёл обвинение, хотя в том не было необходимости.

– Что ж. – Фериус наклонилась к Рейчису и заговорщически прошептала ему на ухо: – Может, пришло время научить тебя, как жульничают профессионалы, белкокот.

Секунду Рейчис просто смотрел на неё, заворожённый её словами. Наконец на его морде появилась мерзкая ухмылка.

– Ах, вот как?

Он резко отвернулся к окну в дальнем конце таверны и понюхал воздух. Он часто так поступал с тех пор, как мы вернулись в мой город.

– В чём дело? – спросил я.

– Ни в чём.

– Ты уже в восемнадцатый раз ведёшь себя так, будто учуял что-то важное.

– Просто мне показалось, будто я уловил запах другого… А, ерунда.

Белкокот снова принялся пристально вглядываться в свои карты – то был его способ сказать мне, чтобы я оставил тему.

– Я ухожу, – заявил я, направляясь к двери. – Моя любящая семья будет меня ждать.

Фериус посмотрела на Рейчиса.

– Когда, по-твоему, нам надо идти его спасать?

Белкокот хихикнул, радуясь, что его тоже включили в компанию.

Я собирался сказать что-нибудь едкое, но подумал: а ведь и в самом деле есть неплохой шанс, что меня вскоре понадобится спасать, поэтому решил оставить их наедине с картами и уроком жульничества.

– Может, через часок? – предположил я.

Фериус перетасовала колоду.

– Конечно, малыш. Увидимся через тридцать минут.

– Ты опоздал, – сказала Шелла, встречая меня в арочном дверном проёме нашего дома.

На ней было красное атласное траурное платье – дароменская традиция, необычная для нашего народа и явно противоречащая её давнему убеждению, что обычаи иностранцев по своей природе нецивилизованны. Возможно, проведя последний год в качестве главного дипломата джентепской арканократии при королевском дворе Дарома, она стала более космополитичной.

– Я сообщил служащему отца, что буду здесь через час, – сказал я.

– И всё равно опоздал.

Тонкие пальцы её правой руки играли со сверкающими драгоценными камнями, обрамляющими вырез платья. Траурным одеяниям положено быть скромными, выражающими печаль и торжественность, а не штучками с глубоким вырезом, подчёркивающим формы. Нелепо дорогая ткань, которую выбрала Шелла, мерцала под стеклянными лампами. Мягкий свет создавал ореол вокруг золотистых волос, обрамлявших её лицо в замысловатом сочетании локонов и кудряшек, призванных привлечь внимание к её скулам.

«Жизнь в Дароме совсем не изменила тебя, не так ли, сестра?»

Шелла, девушка, презиравшая чужаков, потому что они дураки, просто сделалась Ша-маат, женщиной, которая использовала людей как марионеток в своих мелких политических интригах.

Как правило, именно я и становился упомянутой марионеткой.

– О, давай, брат, – сказала она со вздохом, заметив мой пристальный взгляд. – Отпусти какое-нибудь ехидное замечание по поводу моей внешности, если тебе от этого станет легче.

Последняя насмешка была излишне жестокой, хотя, полагаю, я её заслужил, когда нарочно потрудился снять свою обычную придворную одежду перед тем, как сюда прийти. Но я всё-таки надел свою хорошую дорожную рубашку – ту, что с единственной дыркой на правом рукаве. И моя штанина на колене была недавно залатана. Я даже почистил шляпу.

– У меня действительно есть хорошая метафора о чрезмерно дорогих рамах дешёвых картин, – признался я. – Но ты испортила всё веселье. Поэтому, может, просто скажешь, почему в память о кончине нашей матери ты оделась как куртизанка в дешёвом салуне?

– Мы здесь не ради поминок, – сказала она и толкнула дверь. – А теперь – войдёшь в дом или будешь стоять всю ночь, сердито глядя на меня?

Я жестом предложил ей пройти вперёд. Она возвела глаза к потолку и послушалась.