Последний ученик да Винчи

– Когда мне было лет десять, – начал Дмитрий Алексеевич, разлив кофе, – я был ужасным авантюристом.

– Не похоже! – Маша насмешливо посмотрела на него поверх своей чашки.

– Внешность обманчива. Впрочем, в десятилетнем возрасте все дети имеют склонность к приключениям. Кто-то убегает из дому, чтобы бороться за свободу Африки, кто-то мечтает записаться юнгой на корабль, а мы с друзьями решили остаться на ночь в Эрмитаже.

– В наше время у подростков несколько иные интересы, – проговорила Маша.

– Может быть, – Дмитрий Алексеевич пожал плечами. – С современными подростками я не сталкиваюсь.

– Ваше счастье! – вздохнула Маша, вспомнив, чем закончилось ее общение с племянниками десяти и тринадцати лет. Кажется, потом их родителям пришлось делать незапланированный ремонт в квартире.

– Короче, мы решили таким образом проверить свою храбрость, а заодно посмотреть, как тут все выглядит ночью. Нас было трое – двое мальчишек и одна девочка, Лена… – Старыгин на мгновение замолчал, и Маша неожиданно для самой себя испытала что-то вроде ревности.

– Может быть, именно ее присутствие и повлияло на наше решение, – продолжил Старыгин, улыбнувшись своим воспоминаниям. – В общем, перед самым закрытием музея мы спрятались за одну из витрин. Тогда ни о какой электронной сигнализации еще и не слышали, тетки-служительницы обошли залы, осмотрели их довольно-таки поверхностно и ушли по домам. Ну, а мы выбрались из своего укрытия и отправились в путешествие по ночному Эрмитажу. Признаюсь, это стало одним из самых сильных впечатлений в моей жизни. Весь музей оказался в нашем распоряжении, он был наш, только наш!

Старыгин мечтательно прикрыл глаза, казалось, уйдя в свои воспоминания.

– Картинами мы тогда не очень интересовались, они казались нам скучными, непонятными, а вот старинное оружие, часы-павлин и всякие другие музейные диковины поразительно действовали на наше воображение. Но тут случилась одна из тех встреч, которые бывают раз в жизни, да и то, наверное, не у всех. Мы вошли в очередной зал, и я увидел эту картину… она была почти спрятана в тени, и вдруг на нее упал лунный луч, и я увидел нежное лицо матери, ее полузакрытые глаза, устремленные на младенца, и его самого, скосившего глаза и глядевшего, кажется, прямо на меня. Я не знал тогда, что она называется «Мадонна Литта», не знал даже имени Леонардо, но я не мог отвести от этой картины глаз. Не знаю, что со мной случилось, но я замер перед ней, словно врос в пол, и очнулся, только когда меня окликнул Борька, мой приятель:

– Что ты там застрял перед этой теткой? Бежим, там такое!

Мы двинулись дальше в это удивительное путешествие. Все той ночью казалось необыкновенным и волнующим…

– Опять же, присутствие Лены… – не удержалась Маша.

– И это тоже, – спокойно кивнул Старыгин. – В общем, мы переходили из зала в зал и не подозревали, что нас уже ищут.

– Значит, все-таки сработала сигнализация?

– Какая там сигнализация! – отмахнулся Старыгин. – Просто мы не учли одного существенного момента. Дело было зимой, мы, естественно, пришли в пальто и сдали эти самые пальто в гардероб. И представьте себе ужас гардеробщицы, когда после закрытия музея у нее на вешалке остались висеть три детских пальтишка! Что она могла подумать? Трое детей потерялись в музее, с ними произошло какое-то несчастье! Она позвала свою знакомую, работавшую ночной дежурной, и рассказала ей о происшествии. Та, понятное дело, тоже перепугалась, но только уже больше из-за того, что в музее находятся посторонние люди. Время было суровое, и ей, среди прочих, могло за такое нарушение здорово попасть. В общем, несколько ночных дежурных посовещались и решили, не сообщая ничего начальству, своими силами изловить злоумышленников и выдворить из музея. Тем более что размеры пальто явственно говорили о малом возрасте этих самых злоумышленников и о том, что справиться с ними легко.

А мы в это время добрались до самого интересного места, по крайней мере, как нам тогда казалось, – до Рыцарского зала. Старинное разукрашенное оружие, рыцари в настоящих сверкающих доспехах, огромные кони, совершенно как живые… Я попытался вытащить рыцарский меч из ножен, к счастью, сил на это не хватило. Тогда Борька, чтобы не уступить мне в лихачестве и молодечестве, решил взобраться на лошадь. И только было он приступил к исполнению этой задачи, как из соседнего зала донеслись приближающиеся шаги и голоса дежурных. Мы, понятное дело, ужасно перепугались, решили, что нас тут же арестуют, и спрятались в самый укромный уголок – за ту самую лошадь, которую так и не успел покорить Борька.

Старыгин снова на мгновение замолчал, как будто перед его глазами ожили те давние воспоминания.

– В зал вошли несколько женщин, они громко переговаривались и заглядывали во все углы. И тут Ленка от страха громко заревела… в общем, нас вытащили из укрытия и с позором выпроводили из Эрмитажа. Пообещали сообщить в школу, но дальше обещания дело, разумеется, не пошло – ведь дежурным самим совершенно ни к чему был скандал.

– В общем, та ночная встреча определила весь ваш дальнейший жизненный путь, – насмешливо подытожила рассказ Маша. – Именно тогда вы решили стать реставратором.

– Нет, не тогда, – возразил Дмитрий Алексеевич, – гораздо позднее. Впрочем, вы совершенно правы, я слишком увлекся своими детскими воспоминаниями.

Кофе был выпит, Маша посидела еще немного, глядя, как Старыгин склонился над картиной, и решила, что пора уходить. Вряд ли она еще что-нибудь выяснит, сидя в лаборатории рядом со Старыгиным. Конечно, насчет четырех семерок и пентагондодекаэдра все очень таинственно и интересно, но ни на миллиметр не приближает ее к решению задачи. А задача перед всеми сейчас стоит только одна: определить, что случилось с «Мадонной Литта». Куда делась картина, что с ней случилось и как ее вернуть? То есть поисками пусть озаботятся другие, а Машино дело – осветить происходящее, сделать шикарный репортаж. Очень скоро пропажа «Мадонны» Леонардо станет достоянием гласности. И тогда по горячим следам нужно быстро сообщить людям информацию, причем как можно более подробную.

Пока она знает одно: картину заменили на точно такую же, только вместо младенца на этом холсте мадонна держит на руках маленькое чудовище. И еще Старыгин показал ей на картине надпись – четыре семерки. Надпись эта как-то связана с ней, с Машей, потому что покойный дед тоже что-то бормотал про четыре семерки. Маша была не настолько мала, чтобы это не запомнить.

Возвращаться сейчас на работу Маша не хотела – там все в растрепанных чувствах, переживают из-за Мишки, готовятся к похоронам. Мишке все равно уже ничем не поможешь, а коллеги прекрасно управятся и без нее.

Настал момент узнать, что же дед имел в виду, когда подарил ей кулон. И единственный человек, который может пролить на это свет, – это Машин отец.

– Дмитрий Алексеевич, мне пора, – сказала Маша в спину, обтянутую запачканным рабочим халатом.

– Да-да, – рассеянно отозвался Старыгин, – разумеется…

Маша обиделась: мог бы хотя бы из вежливости ее удержать – мол, посидите еще, куда же вы так быстро… Сам, между прочим, ее вызвал, а сам не желает знаться!

Но Старыгин так глубоко погрузился в работу, что флюиды Машиной обиды отскочили от него, как теннисный мячик.

– Если я вам понадоблюсь… – язвительно начала Маша, – или захотите полюбоваться на пентагондодекаэдр, звоните!

– Всенепременнейше! – Он оторвался от картины и смотрел вежливо, но в глубине глаз просвечивало нетерпение – уходи, мол, скорее, не мешай заниматься любимым делом. Сарказма в Машином голосе он совершенно не уловил.

Маша пожала плечами и вышла.

На улице она тяжко вздохнула. Очень не хотелось звонить отцу. Но не такой Маша была человек, чтобы из-за своих личных отношений пренебрегать работой. Раз надо – значит, надо. И сделать это нужно поскорее.

К телефону подошла его жена. Маша мысленно посетовала на свое невезение. Отцу явно не везло в семейной жизни. После Машиной матери у него было еще две жены. Судя по тому, как мама отзывалась о своем бывшем муже, расстались они очень плохо. Маша совершенно не хотела разбираться, кто уж там был виноват. Но в детстве они с отцом виделись крайне редко, раза два в год. Потом Маше стало неинтересно – жила без отца в детстве, а уж во взрослом состоянии и подавно прожить можно. Отец тоже не очень настаивал – он разводился со своей второй женой и женился на третьей. И уж эта, последняя, оказалась такой уникальной стервой, каких поискать. Машу она на дух не переносила, причем непонятно за что. Виделись они с отцом очень редко, Маша никогда не просила у него ни денег, ни другой помощи.

Отец оказался дома, но был болен и не расположен говорить по телефону. Однако Маша заявила, что у нее очень срочный разговор, дело не терпит отлагательств.

– Что случилось? – послышался в трубке встревоженный голос. – Что-нибудь с мамой?

– Успокойся, – ответила Маша, – с мамой все в порядке, она отдыхает в Турции. Мне нужно поговорить с тобой насчет… дедушки.

– Дедушки? – изумился отец.

– Ну да, профессора Магницкого, а почему ты так удивился? – раздраженно спросила Маша. – В конце концов, я имею право знать, как он умер и чем занимался при жизни.

В трубке долго молчали, очевидно, отец переваривал услышанное.

– Так я могу приехать? – осведомилась Маша, не дождавшись вразумительного ответа.

Отец понял, что она не оставит его в покое, и неохотно согласился. Маша удовлетворенно поглядела на телефон. Любое дело, хотя бы самое пустяковое, нужно доводить до конца. А если встреча неприятная, то тем более нужно устроить ее как можно быстрее.

Когда Маша решила, что станет журналистом, она выработала для себя ряд правил, которым неуклонно следовала в работе и в жизни. Покойный Мишка слегка подсмеивался над ней, называл не женщиной, а машиной…

«Не думать больше о Мишке! – приказала себе Маша. – А то у меня ничего не получится при встрече с отцом!»