Последний ученик да Винчи

Машина остановилась перед высоким, солидным зданием, фасад которого был облицован черным полированным гранитом. Старыгин выбрался наружу и подал руку своей спутнице.

Возле старомодной массивной двери, обитой чеканной медью, красовалась строгая и внушительная табличка: «Монтгомери банк».

Дверь не открывалась сама, как в новомодных японских и американских офисах. Чтобы открыть ее, Старыгину пришлось приложить некоторое усилие. Тем самым владельцы банка с чисто британским тактом давали понять, что вход в их цитадель открыт далеко не каждому.

По другую сторону двери стоял рослый мужчина в безукоризненно отглаженном черном костюме, под которым почти невозможно было разглядеть пистолет.

Подняв на Старыгина и его спутницу непроницаемый взгляд, он произнес сдержанным, полувопросительным тоном:

– Сэр?

Вместо ответа Маша выступила вперед и показала привратнику маленький плоский ключ.

– О, прошу вас, мадам! – охранник не улыбнулся, но несколько потеплел взглядом. – Джентльмен с вами?

– Конечно, – подтвердила девушка.

– Прошу прощения… – Охранник молниеносным отработанным движением провел возле Маши и реставратора металлоискателем и кивнул: – Прошу вас, мистер Гаррис вас ждет!

Спутники пересекли просторный холл, облицованный светлым мрамором, и остановились перед золоченой стойкой.

– Чем я могу вам помочь? – раздался из-за стойки голос с безупречным английским произношением. Маша увидела еще одного мужчину в черном костюме. Но если даже охранник в этом банке выглядел джентльменом, то этот человек выглядел джентльменом в квадрате. Прическа его была выверена с математической точностью и отражала свет позолоченных бра. Костюм сидел так идеально, что невольно напоминал о похоронах. А во всем облике сквозила такая сдержанная британская чопорность, что ее вполне можно было использовать вместо морозильной камеры или кондиционера.

– Чем я могу вам помочь? – повторил джентльмен с тем же выражением.

И опять вместо ответа Маша показала ему ключ.

– Прошу вас. – Служащий осторожно, как драгоценную реликвию, взял ключ в руки и посмотрел на выбитый на нем номер. Тут же лицо его осветилось улыбкой, и Маша подумала, что ошиблась, приняв его за англичанина.

– Я рад, чрезвычайно рад, – проговорил клерк. – Мадам, мистер Моррис будет через несколько минут, я уже сообщил ему о вашем визите. А пока могу я предложить вам и вашему спутнику чашку чаю?

«Конечно же чай, – подумала Маша. – Ведь это английский банк! Во французском или итальянском нам предложили бы кофе!»

Она вежливо отказалась и поблагодарила.

– Тогда, прошу вас, присядьте, – служитель указал посетителям на глубокий и низкий диван, обитый темной тисненой кожей. – Мистер Моррис уже в пути!

Маша задумалась, каким же будет этот самый мистер Моррис: джентльменом в кубе? И еще она подумала, каких же размеров внутренние помещения этого банка, если клерк добирается из своего кабинета не скорее, чем если бы тот располагался в Лондоне. Возможно, он едет оттуда на поезде или, по крайней мере, на автомобиле.

Наконец дверь позади стойки распахнулась, и оттуда появился долгожданный мистер Моррис.

Он оказался совсем не таким, какого Маша ожидала увидеть.

Небольшого роста, очень подвижный, в помятом сером костюме, с покрытыми перхотью плечами и круглой плешью, он потирал руки и улыбался.

– Приветствую вас, приветствую вас! – воскликнул он с неумеренной веселостью. – Простите, что заставил вас ждать! Британские традиции, знаете ли! Пойдемте со мной, я провожу вас в депозитарий!

Он сделал знак следовать за собой и зашагал по широкому, ярко освещенному коридору, ни на секунду не переставая говорить:

– Прекрасный выбор, прекрасный выбор!

– О чем вы, сэр?

– То, что вы остановили свой выбор на нашем банке, говорит о вашей рассудительности и несомненном вкусе! Сейчас многие предпочитают этих выскочек, этих нуворишей…

– Что вы имеете в виду?

– Швейцарские банки, конечно! – мистер Моррис недоуменно оглянулся на Машу, как будто она спросила его, как называется наша планета. – Эти новомодные швейцарские банки!

– Как, вы называете швейцарские банки… новомодными? Разве они не старейшие в Европе?

– Что вы, мадам! – мистер Моррис так скривился, как будто проглотил целый лимон. – Как вы можете так говорить! Первые швейцарские банки появились только во второй половине девятнадцатого века, и тогда о них никто не слышал! Они стали известны только после Первой мировой войны! В то время как наш банк сохраняет свою неизменную репутацию с тысяча семьсот десятого года! Английский банк – это настоящий банк, а все остальные – выскочки!

– Вы забыли об итальянских банках, – вставил реплику Старыгин. – Некоторые из них появились еще в тринадцатом веке! Например, банкирский дом Медичи…

– Что вы говорите, сэр! – искренне удивился служитель. – Никогда бы не подумал! Вот мы с вами и пришли!

Он остановился перед массивной дверью из темного резного дуба.

Маша подумала, что такая дверь не очень подходит для надежного банковского хранилища. Она ожидала увидеть что-то бронированное, суперсовременное и невероятно надежное.

Мистер Моррис нажал на кнопку возле двери, что-то негромко сказал в переговорное устройство и отступил на шаг в сторону. Дверь распахнулась, и за ней вместо комнаты или нового коридора оказалась кабина лифта. Впрочем, такая кабина вполне могла бы послужить гостиной в старинном английском особняке. Здесь был и диван, и антикварный журнальный столик, и пушистый ковер на полу, и зеркала в резных золоченых рамах. Не было только традиционного английского камина, да размерами кабина все же несколько уступала аристократической гостиной.

Мистер Моррис пригласил посетителей в кабину и вошел вслед за ними. Как только дверь закрылась, лифт пришел в движение, причем, как и следовало ожидать, он пошел не вверх, а вниз.

Опускаться пришлось довольно долго. Наконец кабина остановилась, и дверь плавно распахнулась.

На этот раз за ней оказался короткий коридор, обшитый темными деревянными панелями и освещенный яркими люминесцентными лампами. На пороге стоял очередной охранник, но он, в отличие от своих предшественников, был одет не в элегантный костюм от лондонского портного, а в обычный камуфляжный комбинезон. На плече у охранника висел короткий десантный автомат.

Быстро осмотрев прибывших, охранник кивнул мистеру Моррису и отступил в сторону.

– Вы понимаете, – проговорил клерк, шагая вперед по коридору, – это дань времени. Конечно, такая охрана не вполне соответствует стилю традиционного английского банка, но она необходима в наше непростое и суровое время.

Короткий коридор упирался в очередную дверь. Но на этот раз это было именно то, чего Маша ждала: не дверь, а мощное сооружение из толстой, тускло поблескивающей стали, усеянной заклепками и оснащенной чем-то вроде корабельного штурвала.

Мистер Моррис снова что-то сказал в установленный возле двери микрофон, затем набрал на кодовом устройстве какой-то шифр, постаравшись при этом встать так, чтобы посетители его не видели. Внутри двери что-то щелкнуло и зажужжало. Дождавшись, когда снова наступит тишина, служитель ловко повернул штурвал, как дежурный рулевой на капитанском мостике.

Дверь плавно распахнулась.

Переступив вслед за клерком порог, представлявший собой толстую стенку из бронированной стали, посетители оказались в просторном помещении, освещенном неприятно резким искусственным светом. Стены помещения были покрыты пронумерованными ячейками. Это невольно напомнило Маше ряды древних захоронений в катакомбах, тем более что эти ячейки тоже являлись своего рода захоронениями – в них были похоронены чьи-то тайны, чьи-то судьбы, чьи-то состояния.

Возле порога посетителей встретил очень высокий, широкоплечий и сутулый человек с длинными, свисающими чуть не до полу руками. Бледный от долгого пребывания в подземном бункере, одетый в мрачную черную униформу, он показался Маше привидением или восставшим из могилы мертвецом. Однако этот подземный житель вполне по-деловому обратился к мистеру Моррису:

– Какая ячейка, сэр?

– Семьсот сорок восьмая, Уинстон! – ответил клерк, сверившись с номером на Машином ключе.

– Одну минуту, сэр! – Уинстон подошел к небольшому компьютерному столу, который посетители в первый момент не заметили. Пробежав пальцами по клавиатуре компьютера, хранитель сокровищницы поднял глаза и бесстрастно проговорил:

– Ячейка с дополнительным кодом, сэр.

– Слово?

– Предмет.

Обменявшись с охранником этими загадочными репликами, Мистер Моррис повернулся к Маше и с оттенком легкого сожаления проговорил:

– Прошу прощения, мадам, но эта ячейка по желанию вкладчика снабжена дополнительным кодом.

– Что это значит? – растерянно спросила Маша.

– Это значит, что вы должны предъявить нам нечто, что подтвердит ваше право на вклад.

– Но что это должно быть? – Маша переглянулась со Старыгиным.

– Сожалею, мадам, но я не вправе давать вам какие-нибудь намеки и подсказки, – ответил клерк. – Вы сами должны знать, что это такое. Такова воля вкладчика.

Это прозвучало так же непререкаемо, как если бы мистер Моррис сказал «такова воля божья» или «таковы законы природы». Впрочем, для настоящего банкира воля вкладчика и воля божья – синонимы.

Маша сникла.

Они преодолели столько преград, подошли так близко к тайне ее покойного деда – и остановились буквально в одном шаге от нее. Девушка окинула взглядом бесконечные ряды стальных ячеек. Одна из них, возможно, таила разгадку той тайны, которая окружала профессора Магницкого, вернее – Бодуэна де Куртенэ, и в особенности его смерть. Но это называется – близок локоть, да не укусишь. Лицо мистера Морриса было совершенно непроницаемым, ясно было, что он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь ей!

«С таким лицом хорошо в покер играть, – подумала Маша, – на нем противники ничего не прочитают!»

Тут же она вспомнила дневник деда, который так же хранил свою тайну, как этот болтливый англичанин. Дневник… вот и все, что осталось ей от деда, если так и не удастся получить содержимое банковской ячейки!

Нет, это не все. Ведь еще у нее есть подарок деда, который он привез ей перед самой смертью, как будто уже знал, что не вернется из Рима! А может быть… чем черт не шутит…

Маша расстегнула верхнюю пуговицу блузки и вытащила висящий на цепочке кулон, точнее – пентагондодекаэдр, загадочный предмет, выточенный древним мастером из слоновой кости.

– Позвольте, мадам! – Мистер Моррис протянул руку и бережно взял у Маши из рук костяной шарик. Он подошел к столику Уинстона, наклонился над экраном компьютера и сравнил кулон с изображением на экране.

– Все правильно, – негромко проговорил Уинстон.

– Все правильно, – как эхо, повторил за ним мистер Моррис. – Вы подтвердили свои права, мадам. Уинстон, разблокируйте ячейку.

Хранитель подземелья снова сыграл короткую бравурную мелодию на клавиатуре компьютера, и где-то в глубине хранилища раздался негромкий щелчок.

– Она разблокирована, сэр! – И Уинстон протянул руку за ключом.

Получив его, он подошел к стене и дотянулся до одной из ячеек. Повернув ключ в скважине, вынул стальной ящик и поставил его на металлический стол. Затем жестом пригласил Машу:

– Ваша ячейка, мадам!

Маша глазами пригласила Старыгина следовать за ним. Они подошли к столу, и Уинстон задернул темную занавеску, создав для них некое подобие уединения. Маше это напомнило кабинку для голосования.

Она глубоко вдохнула и взялась за крышку стального ящика. Волнение мешало ей открыть его. Что она там найдет? Какую тайну раскроет? Наконец она взяла себя в руки и открыла крышку.

В ящике лежали две глиняные таблички размером с почтовый конверт. С одной стороны каждая табличка была гладкой, с другой – закругленной, и обе стороны их были покрыты мелкими отчетливыми значками. На одной из них значки были нанесены теми же странными черточками и клинышками, которыми был исписан дневник Машиного деда, другую табличку покрывали непонятные змеящиеся буквы.

Кроме табличек, в ящике лежала стопка красиво отпечатанных бумаг, украшенных портретом какого-то солидного мужчины с остроконечной бородкой. Бумаги были отдаленно похожи на деньги, но гораздо крупнее их, кроме того, вторая сторона каждого листа была чистой.

– Что это? – вполголоса спросила Маша Старыгина.

– Понятия не имею, – отозвался тот. Бумаги его явно не интересовали, он не отрываясь смотрел на глиняные таблички.

– Кажется, мы нашли Розеттский камень, – произнес он что-то совершенно непонятное.

– Что? – удивленно переспросила Маша.

– Потом объясню, – отмахнулся Дмитрий Алексеевич. – Заберем эти таблички и пойдем отсюда. Думаю, они помогут мне расшифровать дневник вашего деда.

Маша решила, что загадочные бумаги тоже лучше прихватить. Может быть, они имеют какую-то ценность. Иначе их не хранили бы в таком надежном, хорошо охраняемом месте. Даже если за прошедшие после гибели деда двадцать лет они утратили часть ценности, может быть, их купит какой-нибудь коллекционер… в противном случае нужно думать, где достать денег на продолжение поисков «Мадонны Литта» и на собственное существование вдали от дома.

Девушка сложила в сумочку бумаги, а Старыгин положил в карманы пиджака глиняные таблички.

Они отдернули занавеску и сообщили Моррису, что закончили ознакомление с ячейкой. Молчаливый Уинстон поместил опустошенный ящик на прежнее место в стене, а разговорчивый клерк проводил их до самого выхода из банка.

После затхлого, искусственного воздуха подземелья воздух Рима показался Маше пьянящим, как молодое вино из древних тосканских виноградников.

– Ну, и куда мы сейчас? – осведомился Старыгин.

– Вероника приглашала нас к себе…

– Прежде мне хотелось бы посмотреть, что за таблички хранил в банке ваш дедушка. Судя по тому, как сложно было их получить, они должны содержать какую-то очень важную информацию.

– Ну, и где вы хотите этим заниматься?

– В библиотеке, конечно! Где еще заниматься расшифровкой клинописных надписей? Думаю, что на вилле этой утонченной вдовы это не будет так удобно.

Старыгин махнул рукой, и рядом с ними остановилось проезжающее такси.

Через двадцать минут их высадили на площади перед библиотекой университета.

Эта площадь представляла собой удивительное зрелище. Она вся была заставлена бесчисленными мотороллерами. Мотороллеры были самых разных, поразительно ярких цветов – бирюзовые, голубые, розовые, сиреневые, оранжевые, перламутровые, переливающиеся всеми цветами радуги, они напоминали экзотических южных насекомых. Вообще, насколько Маша заметила, в Вечном городе мотороллер – самое распространенное средство передвижения. Маленький, юркий, он может проскочить по самой узкой улочке, ему не страшны бесконечные пробки. А поскольку погода в Риме почти всегда прекрасная и пассажиры не рискуют промокнуть, то мотороллер становится просто незаменимым транспортным средством.

На мотороллерах передвигаются солидные бизнесмены, суетливые домохозяйки, юркие адвокаты, степенные матери семейств, элегантные дамы и худенькие старушки, священники в длинных сутанах и монахини в черных одеяниях, подростки и старики. Несколько раз Маша видела, как знакомые дамы, остановив мотороллеры перед светофором, здороваются и вступают в разговор. Светофор переключается на зеленый, а кумушки все еще чешут языками, не обращая внимания на раздраженные окрики и сигналы окружающих.

Разумеется, для римских студентов мотороллер – это вообще единственное и любимое средство передвижения и вообще лучший друг, поэтому на площади перед университетом переливалось всеми цветами радуги целое море мотороллеров.

Протиснувшись между разноцветными машинами, Старыгин и Маша вошли в просторное здание библиотеки. Полусонный охранник проводил их равнодушным взглядом. Войдя в огромный читальный зал, Дмитрий Алексеевич уверенно направился к стойке, за которой восседала сутулая бледная дама в очках, как две капли воды похожая на Танечку из эрмитажного кабинета рукописей. Старыгин представился ей, изложил свою просьбу. Дама порозовела, выскочила из-за стойки и лично проводила симпатичного посетителя к свободному столу, пообещав ему любую необходимую литературу и вообще всякую поддержку, какая только возможна в данной ситуации.

«Он явно имеет успех у библиотечных дамочек определенного типа», – хмыкнула Маша то ли ревниво, то ли насмешливо.

Старыгин выложил на стол глиняные таблички, блокнот для записей и карандаши, включил лампу под зеленым абажуром и с явным удовольствием сказал Маше:

– Если я не ошибаюсь, ваш дедушка оставил нам что-то вроде Розеттского камня.

– Вроде чего? – переспросила Маша.

– Так называли черный камень с высеченной надписью на трех языках, найденный неизвестным французским солдатом около Розетты, на Ниле, во время египетского похода Наполеона. Именно этот камень дал возможность Франсуа Шампольону расшифровать египетские иероглифы. Сравнивая три надписи, он понял значение иероглифов…

Дмитрий Алексеевич положил таблички рядом и внимательно вгляделся в них.

– Правда, нам нужно сравнивать себя скорее не с Шампольоном, а с Гротефендом, – проговорил он после минутной паузы.

– А это кто еще? – осведомилась Маша с некоторым раздражением. Ее уже утомила манера Старыгина заваливать собеседника бесчисленными историческими фактами и незнакомыми именами.

– Георг Фридрих Гротефенд – это простой учитель из Геттингена в Германии, который расшифровал ассирийскую клинопись. В отличие от Шампольона, который хорошо знал множество восточных языков, Гротефенд не знал того языка, на котором была написана расшифрованная им надпись. Точно так же, как мы. Он просто разгадывал ее, как головоломку в воскресной газете. Обратил внимание на сочетание знаков, встречающееся чаще других, и предположил, что оно значит «царь». Кроме того, он тоже имел дело с клинописными значками. Хотя клинописью написана только одна из этих табличек, вторая покрыта какими-то совсем другими знаками… Если ваш дед, профессор Магницкий, оставил таблички как ключ к прочтению своих шифрованных записей, он должен был хотя бы одну из них сделать вполне понятной для своих наследников…

Старыгин еще какое-то время разглядывал табличку, а потом оживился и повернулся к Маше:

– Мне понадобится ваша помощь…

– Наверное, вы перепутали меня с той ученой дамой за стойкой, – насмешливо отозвалась девушка.

– Нет, думаю, как раз вы скорее сможете мне помочь. У вас ведь наверняка есть зеркало? Хотя бы небольшое!

– Зеркальце? Маленькое зеркальце есть здесь. – Маша открыла пудреницу и протянула ее Старыгину. – А зачем вам вдруг понадобилось зеркало? Вы хотите выдавить прыщик?

– Будет вам! Просто мне пришло в голову, что эта табличка написана самым обычным латинским шрифтом, только наоборот, справа налево, как писал свои труды Леонардо да Винчи. Так что читать ее нужно в зеркале.

Старыгин повернул табличку боком и попросил Машу держать зеркальце против нее.

– Жаль, оно немножко маловато, – посетовал он, вглядываясь в отражение.

– Уж какое есть! – фыркнула Маша. – Что же я, по-вашему, должна носить с собой метровое зеркало в золотой раме?

– Не обижайтесь, – пробормотал Дмитрий Алексеевич. – Я был прав, эта зеркальная надпись сделана на латыни. Вот что написал ваш покойный дедушка:

«Дорогая моя, сожалею, что мало общался с тобой. Это вина не моя, а твоих родителей. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых, а тебе угрожает серьезная опасность. Подлинная причина ее в твоем происхождении. Им нужны три элемента, один из которых – ты сама. К счастью, третий им недоступен. Кровь, во всем виновата наша кровь. Спасение в Гизе. Следует успеть до трех семерок. Твой несчастный дед, король без владений Бодуэн де Куртенэ».

Старыгин поднял глаза на Машу:

– Итак, письмо, несомненно, адресовано вам. Правда, загадок оно не убавило, а скорее прибавило. То, что вам угрожает опасность, мы и без того знаем. Ваш дедушка пишет: «им нужны три элемента»… знать бы еще, кто такие эти «они». Те люди, чье богослужение мы видели в подземной церкви, тоже говорили о трех элементах. Как они называли их? Кровь, образ и ключ. Старик тоже говорит о крови… правда, в одном он ошибается. Он считает, что один из трех элементов им недоступен, по всей видимости, имея в виду «Мадонну Литта». Как раз ее-то они, судя по всему, уже заполучили…

– Кровь? – недоверчиво переспросила Маша. – Им нужна моя кровь? Они приносят кровавые жертвоприношения? Когда такое сказали вы, я не поверила, но вот дед тоже пишет… Похоже, все кругом сошли с ума…

– Вовсе не обязательно они принесут вас в жертву, – поспешил успокоить ее Старыгин. – Может быть, они имеют в виду что-то мистическое… например, вы должны просто участвовать в каком-то их ритуале…

– Ага, участвовать в качестве жертвенного животного! Нет уж, благодарю покорно! А что там дедушка написал по поводу спасения?

– Спасение в Гизе, – повторил Дмитрий Алексеевич, пожав плечами.

– В Гизе? – Маша задумалась. – Это что-то знакомое…

– Пригород Каира, где расположены три самые большие пирамиды, в частности, великая пирамида Хеопса.

– Что же нам – теперь придется ехать в Египет? И искать там, сами не знаем что?

– Не уверен, – с сомнением проговорил Старыгин.

– Вот и я не уверена… и что там было про три семерки?

– Следует успеть до трех семерок, – прочел реставратор.

– И что это значит?

– Если бы я знал! Хотя… если четыре семерки – это дата вашего рождения, то, возможно, три семерки – это тоже дата? Месяц и день?

– И час… – протянула Маша.

– Допустим, седьмое число седьмого месяца, то есть седьмое июля в семь часов? Тогда у нас осталось только три дня, чтобы «успеть до трех семерок»! Хотя одному богу известно, что мы должны успеть!

– Это только ваша догадка, – неуверенно проговорила Маша. – Как дедушка мог знать, что мы именно сейчас откроем его ячейку? Может быть, он имел в виду седьмое июля, но вовсе не этого года!

– Конечно, это только догадка! – согласился Дмитрий Алексеевич. – Но у нас нет ничего, кроме догадок. Во всяком случае, теперь я могу попытаться расшифровать дневник вашего деда. Думаю, на второй табличке написано то же самое клинописными знаками.

Старыгин выписал в колонку странные угловатые значки и против каждого из них поставил букву латинского алфавита.

Маша в это время рассматривала библиотечный зал, который заполняли разные люди, общее у которых было только одно: все они были заняты делом – что-то выписывали из толстых книг, листали пожелтевшие фолианты, рассматривали рисунки. Старыгин углубился в работу и не обращал на нее ни малейшего внимания. Маша заскучала.

– Вы скоро? – спросила она.

– Думаете, все так легко? – сердито огрызнулся он. – Шампольон вон семь лет работал! Я еще толком и не приступал…

– Надеюсь, вы не будете сейчас расшифровывать весь дневник? – осведомилась Маша. – Я хочу есть. Мы можем сходить куда-нибудь пообедать, а потом снова вернуться сюда или поехать на виллу Вероники Манчини.

– Хорошо, – Старыгин вздохнул с явным разочарованием и спрятал глиняные таблички.

В это время в дверях читального зала произошло какое-то движение. Маша обернулась и увидела приближающегося к ним Антонио Сорди. Антонио быстро шел между рядами столов, раскинув руки и широко улыбаясь.

– Слава Мадонне! – воскликнул он, подойдя к их столу. – Куда вы пропали, мои друзья? Хорошо, что я зашел сюда по своим делам! Чем вы были так заняты?

Занимавшиеся за соседними столами зашикали, и Антонио понизил голос.

– Так где вы пропадали все это время?

– Знаешь, так долго рассказывать… – протянул Старыгин. – Впрочем, тебе, с твоим интересом к тайным обществам, это может показаться заслуживающим внимания…

К Антонио подошел высокий короткостриженый парень и что-то озабоченно спросил по-итальянски. Антонио взглянул на часы, округлил глаза и ответил молодому человеку короткой фразой. Затем он повернулся к своим друзьям и с сожалением проговорил:

– Я должен идти на лекцию, студенты уже собрались. Но обещайте, что после лекции вы меня дождетесь… А что это…

– Антонио, – Маша оглянулась по сторонам и достала из сумочки одну из тех бумаг, которые взяла в банковской ячейке, – вы случайно не знаете, что это за бумага и стоит ли она чего-нибудь?

Итальянец уставился на листок и снова округлил глаза:

– Стоит ли она чего-нибудь? Еще бы! Клянусь ранами Спасителя! Это облигация банка Ротшильдов! Самая надежная валюта в Европе! Деньги богатых людей! Такая бумага стоит как минимум десять тысяч долларов, и с каждым годом только поднимается в цене! Их охотно принимают в любом банке! Откуда это у вас?

– От деда, – неохотно отозвалась Маша и не стала уточнять, что у нее в сумочке лежит целая стопка таких облигаций.

– Профессоре! – окликнул Антонио от дверей зала короткостриженый студент.

– Иду, иду! – Антонио возбужденно замахал руками и бросился к выходу.