Последний вампир

"Прыгнуть, что ли, грудью на пистолет и погибнуть, как буревестник, гордо, так сказать, рея, а? — думал Сергач, прикидывал шансы. — А, пожалуй. Кончит шизик декламацию, и прыгну, разинув пасть. На что еще можно рассчитывать, кроме как на расшатанные ментами зубы? На колени в ссадинах, на голову — «калган» в синяках и с шишками?.. Гол как сокол, камикадзе, и, наверное, смешон..."

— Его дочь, студентка консерватории, Стелла, сочиняла стихи, собирала гербарии и разводила канареек, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

«Стоп! Я гол, побит и смешон! Дежа вю! Такое со мной уже было однажды! Да! В прошлом году, в начале лета!..»

— Его отец, Петр Павлович, видный искусствовед, специалист по театру кабуки, коллекционировал оловянных солдатиков, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

"Черт! Голь на выдумки хитра, черт побери! Блин, я гений! Неужели опять выпутаюсь?.. Должен! Обязан! Назло и вопреки! Как всегда — назло и вопреки!.."

— Его дед, профессор-энтомолог, Павел Модестович, кормил голубей и пел тенором, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

"Спокойно, Сергач! Главное — собраться, главное — успокоиться, чтобы... чтобы навеки не упокоиться. Главное — добиться разрешения на телефонный звонок и разговаривать с полковником максимально двусмысленно, чтоб упыри истолковали мои слова по-своему, а отставной полковник КГБ по-своему..."

— Его бабка, милейшая старушка, помнила Льва Николаевича Толстого, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

«Я умный, я смогу! Я должен! Я умный, Полковник — профессионал своего дела, а маньяки сошли с ума на остановке „Вампиры“. Они БЕЗумны, а я с умом, у меня преимущество...»

— Бывало, усядется вся семья ужинать, Николай Петрович посмотрит на всех, поведет носом, да как жахнет кулаком по столу, как заорет дурным голосом: «Хоть бы одна сволочь в этом доме мусор вынесла!..»

И джентльмен-чтец застыл. Рука на отлете, чело восторженно одухотворенное, ну прям памятник Пушкину на площади Искусств в Санкт-Петербурге.

— Браво, — подхватил Игнат. — Честное слово, талантлив мой младший братишка, горжусь!

— Паясничаете перед смертью, Игнат Кириллович. — Подражатель обэриутам сменил позу на схожую с задумчивым Пушкиным в центре Москвы.

— Нисколечко! Мне правда понравилось. Будьте любезны, телефончик организуйте, пожалуйста. Я должен позвонить. Не хотите с меня снимать наручники, тогда трубку возле уха подержите, ладно? Интересующий вас букинистический артефакт, он же раритет, находится на хранении у полковника КГБ в отставке по фамилии Сычов. Полковник наш брат по вере в жизнь вечную во плоти, он...

— Игнат Ки...

— Умоляю! Не прерывайте меня! Пожалуйста, не сбивайте с мысли! Я и сам собьюсь, без посторонней помощи. Говорить и наблюдать, как вздрагивает палец Жана на спусковом крючке, поверьте, весьма и весьма волнительно. И трусость здесь ни при чем, право! Просто-напросто я принял решение, и будет ужасно обидно, если серебро остановит мое...

— Тише! Не спешите, Игнат Кириллович. Говорите тише и медленнее. Я дам вам высказаться. Жан потерпит минут десять. Я дарю вам десять минут свободы слова, удовлетворены?

— Вполне, — Игнат тряхнул головой, глубоко вдохнул, резко выдохнул. — Помнится, вы упомянули про компьютерные базы данных, с помощью которых отбирали кандидатов для селекционных испытаний. Уверен... нет, не уверен, однако надеюсь, что в упомянутых базах найдется кое-какая информация про отставного полковника Сычова. Хотя он и не имеет никакого отношения к оккультной тусовке.

— Я вас не понимаю.