Аня подняла на него лицо, глаза ее были сухими и веселыми. Она смеялась!
– Ты что? – Женя испугался, что с ней истерика.
– Господи, как смешно! Я представила, как мы выглядим со стороны: я выше тебя на целую голову, а то и больше!
– Какое это имеет значение! – обиделся Женя.
– Ты прав, никакого. Нам было хорошо вместе. – Аня выглядела совершенно спокойной. – Знаешь, – проговорила она своим замечательным, волнующе низким грудным голосом, – знаешь, мне совсем не жалко твою племянницу. Никого из них не жалко.
– Что ты такое говоришь? – Женя посмотрел на нее с ужасом. – По-твоему, они заслуживают того, что с ними произошло?
– И даже больше. Ты не представляешь, что они вытворяли с теми, кто был их слабее. Ладно я, у меня еще все более или менее благополучно сложилось. А вот у моей подружки Сонечки… – Она сделала паузу и глотнула чаю.
Женя тут же вспомнил, как Вика говорила ему, что с Шепетович никто не дружил, кроме Сони Антиповой.
– Ты имеешь в виду Антипову? – спросил он Аню.
– Надо же, – она усмехнулась. – Ты будто бы учился с нами – все знаешь.
– Просто у меня хорошая память, – спокойно проговорил Женя. – Так что случилось с твоей подругой?
– Она спятила. – Аня, прищурившись, смерила Женю пронзительным взглядом. – Не так, как Минина. Но все равно, это ужасно.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Женя.
– Сонечка была талантливая скрипачка, училась в музыкальной школе. Участвовала в конкурсах, имела грамоты и дипломы. Ей прочили большое будущее. Твоя племянница и ее варварские приятели за что-то ненавидели Соню. Покою им не давала ее скрипка. Как они ее травили, бедную. По сравнению с этим мои горести – сущие цветочки. – Анины глаза зло сверкнули. – Они подстерегали ее по пути из школы, отбирали скрипку, кидали друг другу футляр, точно это был мяч. Соня бегала, как собачка, от одного к другому, пытаясь поймать инструмент – он ведь был жутко дорогой, если бы разбился, Сонины родители не смогли купить бы ей другой. Они, Куличенко и компания, грозились переломать Соне пальцы. На уроках подкладывали ей в сумку червяков – она почему-то их ужасно боялась, и они были в курсе. О, еще много, много всего… – Аня опустила глаза.
– Что было потом? – тихо спросил Женя.
– Потом с Соней стало твориться неладное. Она заявила родителям, что не пойдет в консерваторию. Сказала, что поняла: ее миссия – нести людям веру и отмаливать их грехи.
– То есть она стала монашкой? – догадался Евгений.
– Если бы. – Аня горько усмехнулась. – Она нашла какую-то секту и вступила в нее. Бросила всех – друзей, родителей. Не выходит на контакт. Я видела ее только один раз за эти годы. Лучше бы не видела. Это так страшно. Она теперь у них главная. Глаза безумные, горят, как у вурдалака. Меня не узнала, несла какой-то бред – что всех грешников нужно найти и обезвредить. Что-то вроде того, я не все поняла. Это было прошлым летом на Измайловском бульваре у метро «Первомайская»… там эти сумасшедшие собираются, там у них что-то вроде вече. Выглядит все это ужасающе. Бр… – Аня поежилась.
– Ладно. – Женя, собрав волю в кулак, заставил себя встать. – Прости, Анюта, я должен ехать. Вика там одна, возможно, ей грозит опасность, хотя я больше чем уверен – это обычный воришка.
– Ты вернешься? – спросила Аня и тут же сама себе ответила: – Не вернешься, я знаю.
Женя молчал, не зная, что сказать. Аня за прошедшие сутки стала ему близкой и почти родной. Но он понимал, что это иллюзия. Она не изменится, не будет Куличенко, найдет себе другого, подобного ему. Ничего у них не выйдет, не пара они друг другу.
– Ладно, ты иди. – Аня тоже встала из-за стола и плотней запахнула тонкий шелковый халатик. – Я буду помнить тебя. И ты меня не забывай.
– Я не забуду, – твердо пообещал Евгений.
Они поцеловались. Он чувствовал физическую боль, словно его отрывали от того, к чему он прирос, прикипел. Видимо, Аня тоже это чувствовала: ее лицо приняло страдальческое выражение. Однако она не проронила ни единой слезы. Молча смотрела, как Евгений одевается.
– У тебя деньги-то остались на дорогу? А то я могу дать. – Ее губы улыбались, а в глазах была тоска.
– Спасибо, деньги есть. На билет хватит.
Женя понял, что еще мгновение – и он никуда не поедет. Останется здесь, в этой роскошной квартире, в спальне, окутанной шелковой кисеей, запахом духов и марихуаны. Этого нельзя было допустить – ведь там, в Энске, сжавшись в беспомощный комок, дрожала от страха Вика, племяшка. Он должен быть там, рядом с ней, если не он – то кто же?
Женя решительно застегнул молнию на куртке, последний раз взглянул в прекрасное и скорбное Анино лицо и скрылся за дверью.
17
Женя успел на ночной поезд. Всю дорогу он не смыкал глаз. Перед его взглядом стояла Аня Шепетович с лицом падшего ангела и фигурой греческой богини. Ему хотелось выть от боли, и он стискивал зубы, чтобы не дать стонам вырваться наружу. Зачем он столько лет презирал женщин – чтобы вот так погибнуть от чар обычной ночной бабочки?