Последний верблюд умер в полдень

Я выразила свою признательность надлежащим образом, но в конце концов была вынуждена с большой неохотой возразить:

— Дорогой, думаю, что мне следует одеться. У нас гость. Ты нашёл для него подходящее помещение, так ведь?

— Оно устроило меня, — загадочно ответил Эмерсон. — Твоё мнение о его истории?

Я предположила, что он имеет в виду потрясающее открытие относительно Тарека, и поделилась своими теориями.

— Хм, — сказал Эмерсон ещё загадочней. — Я бы попросил тебя, Пибоди, не слишком любезничать с Фортрайтом. Не упоминать о полночном посетителе и не настаивать на достоинствах Тарека.

Загадка разрешилась.

— Ты никогда не любил Реджи, — заявила я, позволяя Эмерсону обернуть меня в халат и закрепить ​​пояс.

— Это не имеет отношения к нашему делу, — ответил Эмерсон. — Есть ещё ряд вещей, которые он не объяснил к моему удовлетворению.

Как выяснилось, существует и целый ряд вещей, которые остались необъяснимы к удовлетворению Реджи. Когда он присоединился к нам в приёмной, улучшение внешности оказалось значительным. Снежный халат резко контрастировал с румяным лицом, огненными волосами и бородой, отмытой так, что она сияла, как заходящее солнце. Однако новые мысли омрачали его честное лицо, и вместо того, чтобы возобновить своё повествование, он болтал о еде и сервировке стола, как заурядный любопытный турист. Мне пришло в голову, наконец, что его сдержанность может быть объяснена присутствием слуг, поэтому отослала их.

— Теперь вы можете говорить свободно, — сказала я. — Вы были правы, соблюдая осторожность; мы настолько уже привыкли к прислуге, что забываем о её присутствии.

— Да, я заметил, — сказал Реджи, пряча глаза. — Похоже, вы устроились здесь, как дома. Весьма комфортабельно.

Эмерсон, всегда чувствительный к возможному оскорблению, отреагировал ещё до меня. С грохотом швырнув на стол ложку из резного рога, он прорычал:

— К чему вы клоните, Фортрайт?

— Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? — Щёки молодого человека покрылись румянцем. — Пусть будет по-вашему. Мне неведомо искусство обмана и уловок. В пылу облегчения от моего освобождения и радости встречи с вами, живыми и здоровыми, я забыл об осторожности, но у меня было время, чтобы всё обдумать, и я говорю вам откровенно, профессор, что существует ряд вещей, которые не объяснены к моему удовлетворению. Моя карта была ошибочной; ваша — точной. Я был захвачен и избит; вас спасли и окружили уходом. Я провёл последние недели в сырой, тёмной клетке, пока вы блаженствовали в этих красивых комнатах с едой, вином, великолепной одеждой, слугами, исполнявшими все ваши приказы…

— Ни слова больше! — воскликнула я. — Я понимаю ваши сомнения, Реджи. Вам подозрительны наши мотивы. Но, бедный мальчик, вы ошибаетесь. Я не могу объяснить разницу в обращении с нами и с вами, но мы никогда не предадим собрата-англичанина, будь то мужчина или женщина. Если ваши тётя и дядя до сих пор живы, мы не покинем это место без них.

— Я… прошу прощения? — изумился Реджи.

— Извинения приняты, — любезно ответила я.

— Секундочку, — прервал Эмерсон, вцепившись в волосы обеими руками и дёргая их. — Кажется, я потерял нить обсуждения. Должен ли я понимать, мистер Фортрайт, что, по вашему мнению, ваши дядя и тётя всё-таки выжили? Нам тоже сказали, что они мертвы — хотя и не таким ужасным образом, как упоминали вы.

— Я не верю, что они живы, — ответил Реджи. — Я только хотел спросить… предложить… Сам не знаю, что я имел в виду.

— Так часто бывает в ходе бесед с миссис Эмерсон, — успокоил его мой муж. — Возьмите себя в руки, Фортрайт, и попытайтесь использовать хоть немного здравого смысла. Я понимаю, что вам это трудно, но вы, конечно же, не в состоянии поверить, что мы хотим провести остаток жизни, роскошествуя во дворце.

— Тогда… то есть, вы действительно намереваетесь сбежать?

— Покинуть здешние места, да. Рано или поздно, тем или иным способом. Может быть, — задумчиво сказал Эмерсон, — нам достаточно просто попросить. А мы и не пытались.

Реджи покачал головой.

— Никто не покидает Святую Гору. Как, по-вашему, она осталась скрытой все эти годы? Мы не первые странники, наткнувшиеся на город, или захваченные патрулями, охраняющими подступы к ней. Наказание за попытку побега, будь то чужестранец или местный житель — смерть.

— А! — Эмерсон отодвинул стул и вперил проницательный взор в молодого человека. — Вы узнали больше, чем сказали нам до сих пор.

— Конечно. Мы прервались, если вы помните.

— Тогда, пожалуйста, продолжайте с того момента, где нас прервали. Конечно, если вы нам доверяете.

— Я не знаю, что на меня нашло, — пробормотал Реджи. — Я прошу прощения. Но если бы вы знали, через что мне пришлось пройти…

— Мы уже сказали, что приняли ваши извинения, — сухо отрезал Эмерсон. — Продолжайте.

— Ну, тогда… Вам следует понимать, что мы оказались в самом разгаре борьбы за власть…