Последний верблюд умер в полдень

— Вы балансировали на грани, — выговорил Реджи. — А затем настала бы очередь вашей жены и моя.

— Чушь, — отрезал Эмерсон. — Я повторяю, что нас сберегают для более впечатляющей церемонии. Возьми меня за руку, Пибоди, эти ребята просто бегут сломя голову. — Он грубо толкнул идущего впереди солдата в спину. — Помедленнее, дьявол тебя побери (букв. — да заберёт тебя Анубис)!

— Надеюсь, они стремятся поскорее сбыть нас с рук, — решила я. — Из страха стать жертвами магии великого Отца Проклятий.

Эмерсон усмехнулся.

— Да. Незамысловатая хитрость Настасена на этот раз обернулась против него; наша мана[171] мощнее, чем когда-либо.

— Твоя мана, любимый, — ответила я, сжимая его руку.

Передвигаясь с более умеренной скоростью, мы продолжали обсуждать личность и могущество Хенешема. Эмерсон утверждал, что он — мужчина, я настаивала на том, что это — женщина, но мы согласились, что его или её власть была, вероятно, ограничена вопросами религии. Однако в этом обществе разграничения отнюдь не такие чёткие, как в нашем. Отправление правосудия (если это можно так называть) являлось прежде всего религиозной функцией с тех пор, как божественный пантеон стал вершить последний суд. Какое воздействие случившееся окажет на наше собственное предполагаемое жертвоприношение, мы так и не определили, хотя долго спорили по этому поводу.

— Ну, — завершил Эмерсон, — нам остаётся только ждать и наблюдать. По крайней мере, мы узнали, что в этой маленькой игре существует ещё один игрок, который — на данный момент, по крайней мере — похоже, расположен в нашу пользу.

Я хмыкнула.

— И что это должно означать, Пибоди?

— Кажется, я знаю, почему она вступилась за нас. Вероятно, из-за тебя.

— Ну знаешь ли, Пибоди…

— Эмерсон, просто послушай и следи за моими рассуждениями. Рука Хенешема пользуется копьём для истребления своих жертв. Мероитические барельефы изображают королеву, пронзающую узников копьём. В египетских храмах изображены аналогичные сцены, показывающие фараонов, разбивающих головы пленникам огромной булавой. Но, конечно, бог-царь[172] не совершал это кровавое злодеяние лично; мы знаем, что жрецы и чиновники исполняли многие обязанности, которые номинально были прерогативой монарха. В данном случае точно так же необходим заместитель, который и будет держать в руке настоящую булаву. Тем более вероятно, что женщина, но сильная и кровожадная, назначает чиновника — Руку Её Величества — заниматься убийствами.

— Ты хочешь сказать, неведомая сила является королевой? — воскликнул Эмерсон. — Эта приятная пухлая дама, которой ты подарила ​​иголку с ниткой, приказала убить женщину и её ребёнка?

— Можно улыбаться и быть злодеем, Эмерсон. Можно быть приятной, пухлой, склонной к домашним заботам и одновременно не видеть ничего плохого в убийстве младенцев. И приятная, пухлая, молодая вдова может оказаться благоприятно расположенной к мужчине, чью физическую и моральную одарённость она только что узрела в таких впечатляющих проявлениях.

Эмерсон покраснел.

— Галиматья, — пробормотал он.

Я снова хмыкнула.

Из уважения к скромности Эмерсона я была чрезвычайно сдержанна. Любая женщина, в тот день увидевшая его в действии, мгновенно влюбилась бы. Да и сама я была глубоко тронута. Великолепное мышечное сложение мужа хорошо мне знакомо, но это зрелище в условиях борьбы, насилия и защиты беспомощных произвело на меня неизгладимое впечатление. Не буду притворяться, что моя восторженная оценка — исключительно эстетическая. Существовал ещё один компонент, и теперь он неудержимо усиливался. Выражение «накал страстей», пожалуй, будет немного неуместным.

— Ты дрожишь, моя дорогая, — заботливо сказал Эмерсон. — Запоздалый шок, судя по всему. Обопрись на меня.

— Это не шок, — ответила я.

— А-а, — протянул Эмерсон. И ткнул в спину идущего впереди солдата. — Ползёте, как улитки. Пошевеливайтесь!

Наш караул с явным облегчением передал нас солдатам, караулившим у входа в жилище. Эмерсон тянул меня за собой, и задержался только для того, чтобы убедиться, что Реджи не следует за нами, после чего прямиком направился в спальню.

Зрелище, представшее нашему взору, оказалось настолько ужасным, что любые намерения мгновенно вылетели из головы. Я предполагала, что Аменит занимается своими делами, и наша встреча отодвинется на несколько минут, а то и дольше — в зависимости от обстоятельств. Но она была в спальне, съёжившись на циновке у кровати. При виде её лица Эмерсон испустил крик ужаса:

— Господи, Пибоди! Что ты натворила?

Её шелушащаяся кожа была не просто покрыта волдырями — она приобрела мерзко-зелёный цвет разлагающегося трупа. Что выглядело особенно жутко по контрасту с фиолетовыми волосами.

Признаться, я несколько опешила. Ведь я воспользовалась всего лишь щелочным мылом, размягчив его и превратив в пасту. Похоже, бедняжка оказалась чрезмерно чувствительна к нему. И конечно же, я не думала, что травы придадут ей такой зелёный оттенок.

Выражение, с которым она бросила на меня испепеляющий взгляд, отнюдь не улучшило её внешний вид.