– Мы – члены Рады! – с достоинством ответил один из них, бритый наголо и с оселедцем. Это были члены самопровозглашенного кубанского правительства, ушедшие из Екатеринодара с повстанцами.
– Ну, что члены, вижу, – сквозь зубы проговорил Марков, – но чему вы рады?!
В этот момент подоспевшие солдаты, взяв лошадь под уздцы, перевели повозку на ту сторону. Члены самостийного правительства, с достоинством отвернувшись от Маркова, поджали губы.
Рядом с Марковым остановился генерал Покровский, командир кубанцев.
– Что же вы, генерал, не могли всю эту сволочь развесить на первой же осине? На кой черт вы их за собой таскаете? – обратился к нему Сергей Леонидович.
– Дайте время, развесим, – процедил сквозь зубы Покровский. – Мне эти болтуны, губящие Россию, самому поперек горла…
Тут на станции грохнули выстрелы, началась суета, послышались команды, и бронепоезд, отвалив от платформы, двинулся к переезду. Тысячи глаз с мольбой, с ужасом, с ненавистью, с обреченностью следили за приближавшимся чудовищем, ощетинившимся жерлами орудий.
– Генерал… Быстрее… Скажите Миончинскому – пусть выкатывает пушки на прямую наводку, – бросил Марков и спешился.
– Эй… Кто тут, отвечай! – раздалось с приблизившегося паровоза. – Отвечай, мать твою, а не то сейчас жахну!
– …би свою! – неожиданно для всех гаркнул генерал-лейтанант Марков. – Тебе что, окаянному, повылазило? Своих подавишь!
– А вы это… кто ж такие? – более миролюбиво, но все еще с сомнением в голосе вопрошал с паровоза невидимый ругатель. – Какие такие свои? Кажи мандат!
– Вот тебе мой мандат! – ответил Марков и, сорвав чеку, закинул в будку одну за другой две гранаты. Скатившись под насыпь и зажав голову руками, он не услышал, а скорее почувствовал, как ахнуло в кабине, как ворохнулась земля, и как через секунду она вздрогнула, когда батарея полковника Миончинского влепила в паровоз и в башни бронепоезда четыре снаряда.
…Бой разгорелся через секунду – полковник Биркин с оставшимися в строю десятью офицерами четвертой роты Офицерского полка и Инженерная рота двинулись в атаку на бронепоезд, остатки Офицерского полка и кубанцы пошли на станцию.
Гарнизон бронепоезда состоял из матросов и сопротивлялся героически. Внезапно в будочке на посту у переезда зазвонил телефон. Оказавшийся рядом марковец снял трубку и, услышав: «Дай старшего!», – протянул трубку Маркову: вас.
– Слушаю! – крикнул в трубку Сергей Леонидович.
– Здесь комендант станции, – услышал он. – Что, тяжело там у вас?
– Нормально, – ответил генерал.
– А у нас погано, наседают, черти… Слышь, передай братишкам, пусть пошлют сюда пару снарядов, ага?
– Снарядов? – переспросил Марков. – Сейчас! Пошел, пошел к тебе снаряд, встречай! И, бросив трубку, скомандовал штабс-капитану Шперлингу:
– Картечью! Беглым! Четыре залпа по станции – огонь!
Картечь с воем и визгом ушла на уже занимавшуюся огнем станцию и накрыла ее. Следующий снаряд одного из орудий батареи Миончинского угодил в цистерну с керосином, и невероятной силы взрыв, последовавший за адской вспышкой, перекрыл красным пути отхода по рельсам. Белая армия была спасена. Но еще долго, долго приходили в себя попрыгавшие с брички и бросившиеся врассыпную члены Кубанской Рады, рассеявшиеся по степи и, кто наметом, а кто петляя, уходившие в ночи от огня.
– Господа! Господа, да дайте же, ради всего святого, сказать! – невзрачный человек в украинской шитой петухами рубахе тщетно пытался восстановить порядок в зале заседаний Рады, клекоча с трибуны. Это был заместитель председателя Рады, покойного Рябовола, Макаренко. Тот самый, что так противился приезду в Екатеринодар Врангеля и Покровского и агитировавший по станицам: «Идет батька Махно и несет свободу!»
– Да заткнитесь же вы, бисовы дети! – перешел он на крик. – Хай вам грець!
Ругательство подействовало, как это часто случается на Руси. И в наступившей тишине на сцену поднялся человек в изящной, явно заграничного кроя пиджачной паре. Подойдя в краю, он манерно улыбнулся и начал: