Коротышка чуть отшатнулся и вобрал голову в плечи. Его глаза насмешливо сузились, и он подобрался, готовясь к прыжку. В кабаке сгустилась тишина, все напряженно ждали конца, только воришки под шумок продолжали шарить по карманам у пьяных.
– Митя… Ты?! – вдруг выдохнула женщина, и Соколовский даже не удивился, узнав в ней Елену, старшую из своих сестер, ту, в которую так гибельно был когда-то влюблен ротмистр Петров.
– Ты жива?! – спросил он, оторвавшись глазами от коротышки, начавшего движение.
– Non, je vous prie! – закричала она. – C'est mon frère, il est malade!
Коротышка не захотел сдерживать движение. Но и убивать шлюху было не к лицу. И он полоснул лезвием ей по лицу, от уха до уха, и вся ватага вывалила на улицу с хохотом и криком.
Соколовский подхватил упавшую. Она была в сознании и улыбалась ему сквозь боль счастливой улыбкой. Слезы текли по лицу капитана, смешиваясь с кровью сестры.
– Monsier, s'il vous plaît
– Alons enfants de la patrie
Нина встала и, подойдя к столу, налила два стаканчика красным вином и протянула один мужу.
– С днем рождения, Яков! – сказала она, глядя мужу прямо в глаза.
Слащов выпрямился. Выдерживая взгляд жены, он коснулся своим стаканом края ее и выпил залпом, как водку, – только взметнулся как клубок кадык на его шее, взметнулся и опал.
– Наверное, уже скоро, – ответил Слащов на немой упорный вопрос ее глаз. – Ты не боишься?
– Скорей бы, – горько усмехнулась она. Впрочем, через минуту, тряхнув головой, она рассмеялась.
– Я точно, теперь совершенно точно знаю, что мы с тобой – вместе навсегда! – сказала она, ласкаясь к мужу.
…Теплились огоньки в замерзшем оконце и, вглядываясь в них, все ходили и ходили шпики под домом преподавательского состава курсов «Выстрел» – два часа смены, два – на стрёме в караулке, два – отдыха.
И все звенела, звенела и пела гитара в оконце, и серебряные звуки сеялись вместе со снежной крупой над переулком, и чуть поскрипывал снег под ногами у филеров.
Все тут не по-нашему, ветры не прохладные… Полыхают жгучие, сникла вся трава… Прогневили Господа – наша жизнь неладная… И трясется старая горько голова. Скоро-скоро старенькой примет Бог моления, Ветер переменится и приснится ей, Словно там, под Пензою, в тихом дуновении Ветви закачалися липовых аллей…[10]
Тревожащие, чужие, но такие русские доносились до филеров слова песен, а иногда – русалочий Нинин смех, и соглядатаи, зябко дернув шеей и втянув голову в воротник, продолжали нелегкий свой путь.
Из меморандума генерала П. Шатилова главе РОВСа барону П. Врангелю об основных задачах нелегальной работы в СССР.
«1. Непрекращающиеся террористические акты в отношении виднейших вождей нынешнего правительства и его представителей на местах.
2. Нащупывание активных контрреволюционных элементов и образование среди них национальных ячеек.
3. Искание связей с постоянным составом Красной армии.
1. 4. Установление ячеек в рабочей среде и связь с районами крестьянских восстаний.
2. 5. Создание более крупных контрреволюционных центров с филиалами на местах».
Барон Врангель отложил бумаги на стол и взглянул на угрюмо молчавшего Кутепова.
– Александр Петрович, что-то томит меня последнее время неясное предчувствие, – сказал барон. – Я не красна девица и потому буду конкретен. То, что вы сейчас услышите, является тайной из тайн, и, узнав ее, вы будете вынуждены постоянно иметь при себе яд, дабы исключить попадание этих сведений в неприятельские руки. Должен заметить, что деятельность ОГПУ последнее время необычайно активизировалась здесь, в Европе, а потому те четверо, что знают эту тайну – великий князь Николай Николаевич, генерал Султан-Келеч-Гирей, полковник Тихий и ваш покорный слуга, – всегда имеют капсулу с цианом в воротнике или в портсигаре – на выбор, хотите – и там, и там…