Последний Воин Духа

Так Чарльз часто проводил одинокие вечера, и даже поделиться своими мыслями было не с кем. Все его товарищи остались в Ливерпуле, да и было бы немного толку, будь они рядом с ним. Они ушли, как эпоха шестидесятых, и ни то, ни другое нельзя было вернуть или воскресить. Все они изменились и повзрослели ещё тогда, во время его переезда из города. Стив пошёл работать на завод, Дик женился, кто-то тоже переехал. Никто из них не остался верен идеалам молодости и времени, в котором все они росли. Не добившись успеха на музыкальном поприще, бывшие товарищи разбрелись, пытаясь найти себя в чём-нибудь другом. «Успеха, — думал Чарльз. — Но мы же играли не ради денег или славы. Мы играли, потому что это нам нравилось, потому что каждый из нас верил во что-то. Каждый ли? Неважно. Я верил. Важно только, что сейчас ничего этого нет, и на этом фоне становится равнозначным — кто верил, а кто просто играл в группе».

Затем, по прошествии ещё нескольких лет, у Чарльза начались более спокойные времена, жизнь утряслась, мрачные мысли отступили. Стояло самое начало восьмидесятых. Музыка и мода, стиль жизни сильно изменились, претерпев множество изменений. Шоу-бизнес развивался, появилось огромное множество исполнителей, талантливых и не очень. Стало проще вылезти на сцену, чем в шестидесятые, когда до прихода битлов это могли сделать только профессиональные композиторы, поэты-песенники, в общем, люди с образованием и положением в обществе. Да, стало легче выбиться. Отрицательной стороной этого было появление огромного множества коллективов с яркой коммерческой направленностью. Многие стремились к популярности, зарабатыванию лёгких денег. Чарльз вслушивался во все эти песни — диско, новая волна, синти-поп, и не слышал абсолютно ничего, что могло бы зацепить его. Там не было ничего — ни на уровне музыки, ни в смысловом понимании. Ровные электронные ритмы, приятные уху клавиши, под которые хотелось завалиться на диван с бутылочкой пива и включить телевизор, пялиться на клипы MTV, поглаживая и похлопывая начинающий набирать вес животик. Чарльз был в ужасе от того, как же сильно деградировала музыка со времён «Revolver»[42] или «The Piper at the Gates of Dawn»[43]. Панк-волну конца 70-х он как-то почти пропустил, хотя и интересовался этим явлением. У него было несколько пластинок, они ему нравились своей энергетикой, но в них уже не было никаких возвышенных идеалов, один протест, недовольство и разрушение всего вокруг. И ничего взамен. «Разрушить всё и ничего не построить. Это тупиковый путь», — размышлял Чарльз. Так как он был уже не пятнадцатилетним подростком, он понимал, что разрушив всё вокруг себя, избавившись от ненавистных оков этого мира, от самого себя, от людей, он не придёт ни к чему. Да он уже и в те же пятнадцать это понимал. Потому что вырос на музыке шестидесятых. Панк — это просто очередной крик невыносимой боли и одиночества, невозможности вернуться в золотые времена. Это стенание об упущенном времени, этакая точка не возврата. Чарльз понимал всё это, но, однако, старался не закоснеть в своих суждениях, он боялся превратиться в старого брюзгу, постоянно повторяющего: «а вот в наше время…» И по сему решил выбраться в город на концерт какой-нибудь новой команды. «Ведь не может быть так, чтобы совсем никого не осталось. Человеческий дух не сгинет насовсем, всегда есть его носители. Вестники последней надежды».

Концерт группы «Cure» встряхнул Чарльза, привёл его в чувство. Трагичный, полный экзистенциальной истомы голос Роберта Смита проникал в самые потаённые глубины сознания, задевая за живое, открывая то, что дремало и прозябало в бездействии. Но самым значительным событием на этом концерте стало знакомство с Дианой, красивой длинноволосой девушкой с бледным лицом и горящим взором. Вот кто зажёг огонь в Чарльзе одним своим взглядом. Впрочем, это патетика. Огонь в нём зажгла всего лишь одна её фраза — «Я знаю, что ты всегда верил. Я вижу это в твоих глазах».