Последний воин. Книга надежды

— Вы оправдываетесь. Значит, вас гнетёт какая-то вина.

— О нет, не вина. Мучит непонимание. Я тот, кто вынужден вершить добро инкогнито. Нас немного, но мы есть. Есть, конечно, и другие, кто греет руки на чужой беде, нас часто путают с ними — вот обида. Стремимся действовать открыто, а нас пинками загоняют во тьму. Нас называют жуликами, паразитами, но когда добропорядочным обывателям становится худо, они разыскивают нас и с почтением приводят к себе в дом — разве это не парадокс?

— Но вы сами ко мне подошли, — напомнил Пашута.

Гость благожелательно покивал:

— Вы, Павел Данилович, не хотите мыслить аллегориями, вам ближе конкретика. Какая разница, кто к кому подошёл! Важно, кто в ком нуждается. Если рассматривать эту цепочку в свете теории больших чисел, то окажется, что я — нужен очень многим, а мне — ну двое, трое людей, не больше. Иными словами, я тот, кто незримо держит приводные ремни общественного устройства. Кстати, квартира нынче символизирует некий дефицит духовности в обществе. Прежде человек вооружался идеями, теперь он жаждет квартирных удобств. Исключения не играют роли. Вот вы, Павел Данилович, наверняка считаете себя интеллигентом?

— Да что вы, Гриша! Интеллигент Катерина Демидовна, а я по слесарному делу. А почему вы спросили? Может, вы меня с кем-нибудь перепутали?

Маклер не ответил и глубоко задумался, в рассеянности проглотив стакан хереса. Пашута сделал ему комплимент:

— Вы мне нравитесь, Гриша. Люблю умных людей, а мне на них не везло. Только двоих в жизни встретил. Начальник цеха у нас — мудрая голова, пятнадцать лет химичил, пока разоблачили, а вот вы — второй. Но давайте откровенно: успеете вы нам помочь? Или вы уже под следствием?

— Почему я должен быть под следствием?

— Не обижайтесь, Гриша, но я заметил: часто человека тянет выговориться перед бедой. Перед смертью, бывает, или перед тюремным заключением. У меня дед по отцовой линии дотянул до девяноста трёх лет и всегда был молчун молчуном. Бывало, слова из него не вытянешь. А как раз за три дня до инсульта безудержно разговорился. Песни петь взялся среди ночи. Мы сразу насторожились. А на другой день у него удар…

Маклер Гриша славно отшутился:

— Не волнуйтесь, Павел Данилович, пока квартиру вам не налажу, обещаю в тюрьму не попадать и не умирать от удара. А вы, кстати, не такой простой человек, каким прикидываетесь.

— Охота пожить по-людски на старости лет, — признался Пашута.

Маклер их не обманул. Ровно через неделю позвонил мужчина и сказал, что он от Гриши. Голос у мужчины был конспиративный. Катерина Демидовна передала трубку мужу, прошептав:

— Поаккуратней с ним, Паша. Такой же, наверное, жулик, как Григорий.

Пашута, пока вёл беседу, утешительно поглаживал её по плечу. Ванечка гукал в колыбельке. Он теперь мог сам с собой подолгу резвиться, улыбаться, что-то разглядывать на потолке, и почти никогда не плакал. Пашута наблюдал за ним вечерами и не замечал, как идёт время.

Мужчина предложил встретиться, не откладывая. Назначил место. Пашута поехал и вернулся часа через четыре, чем-то недовольный.

— Слушай, Катерина Демидовна, или мне это снится, или Гриша маг и чародей. Четырёхкомнатная квартира на Садовом кольце. Коридор, как футбольное поле. На кухне заблудиться можно.

Впервые Катерина Демидовна видела Пашуту озадаченным и рискнула его подначить:

— Значит, какая-то афёра, только и всего.

— В том и штука, что не афёра. Требуют, гады, две с половиной тыщи сверху. У нас есть такие деньги?

— Можем призанять. Да ты успокойся, Павел!

— Ещё трудность, там пятеро выезжают, а нас трое.

— Вот и выходит — афёра.

— Не афёра, а трудность. Но преодолимая. Придётся кого-то умасливать.

— А ты умеешь?

— Научимся, Катя. Всему научимся, какие наши годы! Зато в одной комнате бильярд поставим. Представляешь?

Через три месяца переехали. Первое время ходили по квартире, как по чужому городу: никак не могли привыкнуть к её масштабам. В шутку аукались, но на душе у них было тревожно. Оба чувствовали, что в этих хоромах должны жить какие-то другие люди, не они. Они сюда попали случайно и, наверное, им придётся расплачиваться за свою наглость. Пребывали в ожидании скорбных происшествий.

Но никто не приходил с требованием освободить помещение. Вообще никто не приходил. Про них будто забыли все прежние знакомые. Телефон молчал по нескольку дней. Иногда Пашута для проверки снимал трубку — нет, гудит, работает. Однажды позвонил маклер Гриша, поинтересовался, довольны ли они обменом, с юмором намекнул, что за такой вариант полагается накинуть сотенки две, обещал заехать навестить. Под конец нехотя, как о чём-то несущественном, сообщил, что тот хорёк из исполкома, которому сунули в лапу за оформление документов, погорел и, видимо, схлопочет не менее пяти лет, но им, новосёлам, бояться нечего, у них всё законно.