Последний враг

За время путешествия до одной из деревень, где у «братьев» был «свояк» — так они называли скупщиков награбленного, спутник Рута вспомнил многое. Он вспомнил свое имя — Павул, вспомнил и другие слова. К вечеру следующего дня он уже быстро, даже слишком быстро и поэтому путано, изъяснялся: некоторые обороты речи выдавали в нем человека образованного. Удивила Рута и печать, обнаруженная на шее странника: подвешенный на шнурке перстень из белого нефриона. Замысловатая, тонко проработанная, как у аргенетов, резьба украшала рамку, но не было ни герба, ни титула. Только одно изящно вырезанное, перевитое веткой какого-то растения, имя — Павул.

Павул помнил себя с того момента, как оказался на дороге, по которой не один день шел, питаясь лишь грибами, в изобилии покрывавшими обочину. Завидев путников, он подходил к ним, но Рут оказался первым, кто не отогнал и не убежал от него, а попытался понять. И каждую ночь сновидения, непонятные, столь же замысловатые, как и его печать, уносили Павула в иной мир. Там он жил, там он чувствовал себя гораздо уютнее, чем в реальном, по крайней мере, до тех пор, пока не нашел поводыря в лице Рута.

И видел он во сне, незадолго до встречи с Рутом, как тот поднимается по горной тропе в монастырь, и монастырь этот цвета красного, как кровь. И протягивает Рут ему руку, как бы приглашая. А над монастырем вращается колесница, запряженная золотыми драконами, и восседает на ней младенец, и улыбается младенец, бросая вниз золотые шары.

И как-то само собой получилось, что Рут, превратившись в другого человека, Рута Безымянного, с письмом некоего старца отправился в Красную Обитель.

Так появились около двадцати пяти иров тому назад в Красном Монастыре служка Рут и монах Павул. Не было между ними дружбы, не было и вражды, но, когда бывали они где-либо вместе, проницательный человек мог бы заметить незримые нити, связывающие двух этих людей.

НИКИТ

Незаметно наступил день, и вовсю палило солнце, но монахи не прекращали работы. Осталось разобрать несколько комнат, остались ненайденными три человека: Филон, Моран и Юст, и осталась доля надежды, что они живы и томятся подобно Павулу и Уасили в каком-нибудь из засыпанных помещений.

Жара выдавливала пот. Серые робы работающих намокли и почернели, а мех с водой вскоре опустел. Минах в ста от обвала, со съехавшей части ледника уже бежали ручьи, и теперь не было необходимости ходить к реке, точнее к озеру, которое постепенно разрасталось под монастырем. Вода еще не добралась и до камней, на которых по вечерам любил сидеть Никит: опасность затопления была дальше всех других и поэтому не так страшила обитателей.

Тус закинул на плечо пустой мех и побежал к ручью. Но вдруг, не пройдя и половины пути, он остановился. Что-то на земле, под большим валуном, привлекло его внимание.

— Сюда, сюда! — закричал Тус, обежал валун и принялся толкать его вниз. Пытаться в одиночку сдвинуть камень высотой в несколько минов — для такого безумия должны были быть веские причины.

Эант и Юл оказались первыми, кто подошел к нему. Через минту Эант вернулся.

Там кто-то придавлен. Надо своротить камень.

Теперь к валуну направились все работавшие, прихватив с собой ваги, сделанные из балок разрушенной пристройки.

Лишь общими усилиями удалось перекатить валун на пол-оборота. Под ним оказалась расплющенная, превратившаяся в конечность какого-то водоплавающего зверя, кисть человеческой руки.

— Правая, — определил вслух Никит, — бедный Юст.

— Почему ты думаешь, что это Юст?

Филон, как и Моран, не снимал перстня с печатью, а на этой руке его нет.

— Но Юст тоже всегда носил перстень, — сказал кто-то.

Ученик мага поднял обескровленный предмет, словно это была не кисть человеческой руки, а какая-нибудь высохшая ветка, и внимательно осмотрел место обрыва.

— Мессир, — обратился он к жрецу, — мы не досчитались только троих?

— Да, Филона, Юста и Морана, — ответил Эронт, — всех остальных нашли.

— Так… — проговорил Юл. — Надо поискать выше или ниже — видимо, руку оторвало камнями, а оползень унес тело вниз.

Однако дальнейшие поиски ничего не дали. Никаких следов. Ни капельки крови, ни клочка одежды.

Никит, преодолевая отвращение, тоже поднял и осмотрел руку. И он понял, что привлекло внимание Юла. Рука была раздроблена, но не перебита камнем и оборвана, а отсечена. Не было типичных разрывов, был ровный срез, словно руку отрубили мечом.

Никит подошел к Юлу, продолжающему осматривать землю.

— Что думаешь, уважаемый?

Вместо ответа тот стряхнул красноватую пыль с одежды и спросил:

— Как дела со щитом? Можешь его показать?

Никит упражнялся даже во время работы. Одно другому не мешало. Этим «щитом», а у библиотекаря он был не золотой, а двухцветный: фиолетовый, по наружному краю переходящий в желтый, — Никит научился окружать себя с легкостью необычайной, и, продолжая разговаривать с Юлом, он выстроил его.

— Прекрасно, — ответил Юл, — не теряй. Он может пригодиться.

— Ты о руке? — спросил Никит.

— И о руке тоже.

— Но как же он без руки?