Последний враг

— Растирай так, — он повел пестиком по кругу, — я же учил. По ходу Таира… И не забывай. — В такт скрипу Гилл забормотал: — Озари, Таир, огнем это снадобье, пусть вспыхнет оно подобно лучам твоим, пусть мир озарится светом твоим… Работай…

Когда была приготовлена последняя ракета, замурован в землю горшок с рукотворным вулканом, закреплен рукотворный Таир и старое колесо огневорота Харута заняло место на шесте посреди площади, только тогда Гилл решил, что можно отдохнуть. До феерии оставалось не больше хоры.

Мастер присел в тени рукотворного Таира, но внезапно налетевшая мысль заставила его вскочить. «Шнуры?! Мы забыли харутиновые шнуры!» Он поискал глазами учеников, однако они куда-то отлучились, и возвращаться в мастерскую Гиллу пришлось самому.

Вчера был Праздник Огня, подготовленный Киралом, и Гилл помогал ему. Затем Гилл работал не покладая рук всю ночь и весь день, готовя свой собственный. И теперь его глаза слипались. Он продирался сквозь толпу, слабыми кивками отвечая на приветствия паломников, многие из которых помнили его по прошлым праздникам. В такие дни суровый, сухой Кор расцветал: серую и коричневую одежду монахов заливало многокрасочное море пестрых, праздничных нарядов гостей. А кто только не приезжал в Кор! Здесь были все сословия: от беднейших нищих, до светлорожденных, восседающих в паланкинах или на холеных уррах.

Порой в людской поток вклинивались жертвенные оисы или торы: кто-нибудь из скотоводов, сбившись с обходной дороги, выводил испуганных животных прямо на храмовую улицу, в толпу.

Гилл спешил в мастерскую, а перед ним, громко беседуя и закрывая дорогу, шли два дюжих земледельца. Как ни пытался он протиснуть свое щуплое тело между ними, гиганты, увлеченные разговором, не замечали его. Мастер злился.

— А как ты ее хранишь, дружище? — слышал Гилл откуда-то сверху.

— Как деды хранили, в деревянных ящиках, под песком.

— А что ты пожертвовал двенадцатого дня Уите?

— Что?

— Какую жертву ты принес Уите перед холодами?

— А что, разве надо?

— А как же…

«Не забыть помолиться Харуту и Нетону…» — подумал Гилл и тряхнул головой, словно сон был соринкой, налипшей на лицо.

— Уважаемые! — воскликнул мастер. — Я тороплюсь…

Селяне расступились.

— Проходите, мессир мастер, — узнав Гилла, почтительно произнес один их них.

Злость моментально оставила мастера. На ее место пришла симпатия. Уважение, высказанное земледельцем, относилось в большей степени не к нему, а к его искусству. Гилла радовало, что этим простым людям он может доставить счастье.

И, перед тем как пройти в мастерскую, Гилл больше минты простоял перед позолоченным изваянием многорукого Харута, совершая молитву.

Когда Гилл возвращался, над городом уже сгустились сумерки, и над крышами раскатывался голос жреца Эрис Эвгла. Скорее его следовало бы назвать певцом Эрис: так громко и проникновенно возносил он хвалу, что даже монахи, привыкшие к его молитвам, всякий раз проходя мимо храма богини неба, останавливались и завороженно слушали.

О, Великая Эрис!
Нежны твои покровы для нас,
Уставших после трудного дня,
И радуемся мы, слуги твои,
Когда, украшенная тысячами звезд,
Ты даруешь нам отдых,
О, Великая Эрис!..

Гилл приготовил огниво.

Едва смолк голос Эвгла, с дальнего конца площади взметнулась в небо первая ракета, изготовленная Ури, и рассыпалась над толпой множеством золотых блесток. Волна радостных криков захлестнула площадь.

И, словно ее сестра, во всем подобная первой, с одной из башен храма Хрона взлетела вторая, запущенная Лораном. За ней поднялись третья и четвертая. Гилл высек искру, зажег факел, и через несколько мгновений рассыпало разноцветные огненные листья Древо Уиты, и рукотворный Таир, днем отбрасывающий лишь тень, восхищал зрителей своими яркими лучами, и Круговорот Харута, полный огня, уже не напоминал старое тележное колесо…

Представление, приготовленное Гиллом, длилось около полухоры, а усталость, навалившаяся на мастера, была столь велика, что он едва добрался до мастерской и, не раздеваясь, упал на лежанку.

Несмотря на удачное представление, сны его были тяжелы и неприятны. В одном из них Гилл вместе с Тусом взбирался по крутому склону к пещере, той самой, из которой пошел дым перед уходом монахов на праздник. И находясь в Коре, Гилл не раз вспоминал это странное явление природы, показавшееся ему зловещим предзнаменованием. Теперь же, во сне, дым из пещеры валил темными густыми клубами. Тус первым добрался до отверстия. И вдруг… уцепившись за дым, полез наверх.

— Тус! — закричал Гилл. — Куда?

Мастер поднял глаза к небу и вдруг увидел, что не дым это вовсе, а борода. Длинная борода бога, взирающего с небес, губы которого сжаты, а глаза метали молнии. Бог был разъярен…

— Нетон! О Великий Нетон! Пощади! — воскликнул Гилл и проснулся от собственного голоса.