Последний выстрел. Встречи в Буране

— Так, так, братец, наслушался речей Синецкого. Он ученый, ты ученый — спелись... А только я тебе вот что скажу: мелко плавает Синецкий, не прошел он через все жернова. Влепили ему выговор, и правильно! Завтра еще влепят, а потом посмотрим, где у него красненькая книжечка лежит, и турнем из колхоза. Нам такие умники не нужны! — уходя, Иван Петрович сильно хлопнул дверью, и стекла на веранде тонко и тревожно звякнули.

«Ваня даже повторяет выражения Рогова», — огорченно подумал Михаил Петрович. Ему хотелось чем-то помочь брату, потолковать с ним по душам, рассеять его опасные заблуждения. Но он знал, что с Ваней толковать очень трудно, его, болезненно самолюбивого, не так-то просто убедить. Тут же в голове доктора Воронова промелькнула мысль: «А с какой стати я ввязываюсь в их дела? Я отпускник, я на отдыхе, вот вернусь к себе в больницу, там своих волнений хватит... Да и трудно мне разобраться, кто тут прав, а кто не прав».

Он вышел на улицу. У самой калитки ярко светил электрический фонарь. Отодвигая тьму, этот фонарь как бы напоказ высвечивал нарядный фасад председательского дома, а дальше, в глубине двора, дом утопал в тяжеловатой густой темени. «Так вот, наверно, и Ваня. Глянешь на него, как будто светлый человек, а внутри темень, темень», — подумал Михаил Петрович и сам испугался этого сравнения.

— Добрый вечер, Михаил Петрович, — послышался голос. Это поздоровалась Наталья Копылова, одиноко сидевшая у себя на завалинке.

— Здравствуйте, Наталья Семеновна. Что же вы на танцы не идете в Дом культуры? — пошутил он.

— Отплясалась я, — с тихой тоской ответила Наталья. — Жду вот сыночка, опять не едет, опять заночевал в поле.

— Работы много.

— Да ведь уборочная... Очень я довольна, что Иван Петрович пристроил его на хорошую работу... Федя-то с малолетства тянулся к нему — все дядя Ваня да дядя Ваня. Спасибо, Иван Петрович не отпугивал сынка моего и теперь учит уму-разуму... Зашли бы ко мне, Михаил Петрович, посмотрели, как живу, — неожиданно сказала она.

— Если пригласите.

— Так это пожалуйста, Михаил Петрович, пожалуйста, — обрадовалась Наталья и тихо, как бы извиняясь, добавила: — Только не взыщите, бедно у меня.

Михаил Петрович вошел в избу. Передняя комнатка была небольшая и небогато обставленная, в ней — стол, этажерка с книгами да с каким-то особенным шиком заправленная никелированная кровать с горкой подушек. На стенах много фотографий и увеличенный портрет юноши, похожего на Федора Копылова.

— Я ведь про сынка хотела с вами. Малое дите — и горе малое, большое дите — и горе большое... — вздыхала хозяйка. — Вот вы человек ученый. Сынок-то мой тоже ученым хочет быть. Учит эту, как ее ки... ке... киби...

— Кибернетику? — догадался Михаил Петрович.

— Во, во, ее самую, — с радостным оживлением подхватила Наталья. — Все читает, читает разные книжки, задачки решает... Да вот беда — проверить его некому. Учительница-то задачки эти не знает. А я сыну говорю: «Ты что поперед учительницы идешь...» И учительница сердиться стала. У Копылова, говорит, всякая дурь в голове, он, говорит, мешает в классе. А каково матери слушать такое от учительницы...

«Дуреха эта учительница», — подумал Михаил Петрович, а вслух сказал:

— Если парню хочется изучать кибернетику, пусть изучает, возможно, большим ученым станет.

— Что вы, что вы, — испуганно замахала руками Наталья. — Из такой-то избенки да в ученые... Был бы жив отец...

Михаил Петрович опять глянул на портрет юноши, похожего на Федора Копылова. Перехватив взгляд гостя, Наталья вздохнула:

— Погиб мой Федя. Отца тоже Федей звали, Федор Малинин... Фамилии у них разные, а кровь одна.

Михаил Петрович видел печальные глаза Натальи, видел, как она скорбно сжала губы и молча смотрела на портрет. Она смотрела долго и пристально, как будто видела впервые этого юношу в коричневой рамке и навсегда хотела запомнить его черты.

— Не расписывались мы с ним, не сватал он меня, свадьбу не играли, просто любили. — Наталья присела к столу, оперлась подбородком на сцепленные руки и некоторое время сидела молча, охваченная воспоминанием, потом стала рассказывать: — Помню, когда он пришел из сельсовета, я ему и говорю: «Сними, Федя, шапку, что же ты в шапке стоишь?» А он не снимает, покраснел... Я подбежала к нему, сорвала с его головы шапку, а он уже стриженый и непохожий... Утром всех наших бурановских ребят увезли на станцию. Год их подошел. И пришло потом от него одно письмо, и подписался он: «Твой любящий муж»... Одно письмо. Потом не было писем, ничего не было, только пришла его матери похоронная. Погиб Федя... На фронт ехал, да бомба в вагон попала... Вот и осталась я вдовой, хоть и свадьбу не играла. Сын родился, тоже Федей назвала, Федором Федоровичем. А фамилия у него моя, девичья. Нельзя, говорят, отцовскую фамилию, не расписаны мы... Теперь вот и живу вдвоем с сынком...

Со стены, из коричневой рамки смотрел на них задумчивый Федор Малинин. Погиб стриженый бурановский парень и не узнал о сыне, и не знает о том, что солдатский сын теперь такой же юноша, мечтающий о кибернетике.