Последний выстрел. Встречи в Буране

Доктор Воронов был человеком крепким. Он уже много работал, видел умирающих и каждую смерть встречал как врач, ругая несовершенство своей науки или родственников, что поздно привезли больного. Как врач он знал, что смерть в иных случаях неизбежна, и мирился, и переносил все это. Но то, что произошло с Лидией Николаевной, ошеломило его, и в этой маленькой больничной палате он терял спасительное самообладание врача и становился просто человеком, которому невыносимо жалко другого человека.

Было еще одно, быть может, самое неприятное: Лидия Николаевна боялась, она очень боялась и вот сейчас тихо говорила ему:

— У меня... развивается пневмония...

— Нет, нет, — убеждал он.

— У меня плеврит... абсцесс легкого...

— Ничего этого у вас нет, — доказывал он. — Все идет гладко, без осложнений.

— У врачей никогда болезни гладко не проходят.

— Вы не врач, вы просто больная и не терзайте себя всякой выдумкой. Осложнений не будет.

— Успокаиваете?

— Нет, констатирую факт.

— Скоро амбулаторный прием...

— Не беспокойтесь, Лидия Николаевна, если будут больные, приму их.

Бурановцы знали, что их докторша сама ранена, потому-то, должно быть, на прием почти никто не шел, люди приходили в больницу только по крайней необходимости.

Уже дважды звонил из района Светов, беспокоился — как там больная. Михаил Петрович пока ничего утешительного сказать не мог.

— Если что нужно, сразу звоните, — слышался в трубке озабоченный голос хирурга. — Завтра я подъеду к вам.

В больнице появился пастух Дмитрий Романович Гераскин. Он поздоровался, положил на стол белый мешочек.

— Тут, Михаил Петрович, сушеный тысячелистник. Чай заваривать. Хорошо помогает при ушибах. Может, сгодится Лидии Николаевне. Оно хоть и лекарства у вас много, а и это не помешает.

— Спасибо, Дмитрий Романович, — поблагодарил доктор. О тысячелистнике он помнил смутно — есть такое лекарственное растение, но как и когда применять его — забыл. Лечить Фиалковскую тысячелистником он, конечно, не собирался, но мешочек взял, чтобы не обижать отказом хорошего человека.

Вслед за Гераскиным приходили знакомые и незнакомые Михаилу Петровичу люди, несли яблоки, грибы, сушеную ягоду — и все для Лидии Николаевны, как будто в больнице покормить ее нечем.

Перед вечером опять заглянул Синецкий.

— Как она? — тревожно спрашивал он. — Может, что нужно? Вы не стесняйтесь, Михаил Петрович. Если надо, машину в город пошлем.

— Спасибо, Виктор Тимофеевич. Пока нужно только одно — время, — отвечал доктор и удрученно думал: «Все приходят, все интересуются, только один Ваня почему-то не заглянул, не поинтересовался...»

Вечером Рита принесла ответную телеграмму, от руки написанную на листке бумаги. Рита, конечно, знала содержание телеграммы и опять с мольбой и страхом смотрела на Михаила Петровича, как бы говоря: неужели вы уедете, неужели оставите Лидию Николаевну в таком тяжелом состоянии?

Главврач телеграфировал коротко: продлить отпуск нет возможности, выезжай срочно... Михаил Петрович скомкал в кулаке листок, со злостью швырнул его на стол.

— Какой бездушный этот ваш Корниенко, — осуждающе сказала Рита, узнавшая фамилию начальства по подписи на телеграмме.

Бездушный? Нет, Антон Корниенко добрый, чуткий парень, он просто не знает, что тут случилось.

— Придется вам, Рита, опять бежать на почту, пошлем еще телеграмму и более подробную.

— Но почта уже закрыта.

— Как закрыта? — удивился Михаил Петрович. — Значит, мы не сможем телеграфировать сейчас?

— Сможем! — уверенно заявила девушка. — Я позвоню подружке в район. Она там на телеграфе работает. Попрошу — сразу передаст. Она мне и эту телеграмму передала по телефону. Я все время названивала ей из Дома культуры. Настоящую телеграмму вам только завтра принесут.

— Молодец, Рита, вы находчивая, — похвалил ее Михаил Петрович. — Звоните, я вам продиктую телеграмму.

Только поздно вечером Михаил Петрович вернулся домой. Брат сидел за столом. Обложившись бумагами, он выписывал столбиком какие-то цифры.

— Вот бабки подбиваю. Просят меня выступить на районном активе. Представитель из области будет. Цифры нужны, — деловито говорил он. — Поручил я своим счетоводам подготовить данные, так они, мудрецы, подсунули не то, что надо... Теперь вот сам копаюсь!

Михаила Петровича поражала эта холодная деловитость брата, который даже словом не обмолвился о том, что случилось в больнице.

— Все идет как по маслу! — с радостным удовлетворением продолжал брат, любуясь колонкой цифр. — Да, я забыл спросить, что там с докторшей? Говорят, в аварию попала? — как бы между прочим полюбопытствовал он и тут же вздохнул: — Вот беда, ни одного лета не проходит без аварии, ездить не умеют, ушами за рулем хлопают.

— Ты страшный человек, Ваня, — с глухим раздражением сказал Михаил Петрович.

Брат поднял удивленные глаза.

— Чего? Чего?

— Ты ведь знаешь, кто наскочил на «москвича», кто чуть было не убил Фиалковскую. Помнишь, я просил тебя откомандировать Коростелева? Ты не сделал этого, с машиной не хотел расставаться, тебе нужны были шоферские руки. Тебе вообще только руки нужны, одни рабочие руки, на человека в целом тебе наплевать!