Последний выстрел. Встречи в Буране

Председатель, кладовщик и даже бухгалтер — негодующие и взъерошенные — хором упрекали врача в превышении власти, напоминали ей о каких-то неизвестных Михаилу Петровичу случаях, когда она была не права, грозили ей. А Фиалковская — невысокая, худенькая, в неизменном своем ситцевом платье в горошек — стояла посреди кабинета, и вид у нее был совсем не воинственный. В ее голубых глазах виднелась даже робость. Отвечая на реплики, она не повышала голоса, но ответы ее были меткими, и в голосе по-прежнему слышалась ирония.

«Ну, молодец, молодец», — в мыслях похваливал ее Михаил Петрович.

— До свидания, товарищи. С вами хорошо разговаривать, но меня ждут, — сказала на прощание Фиалковская.

Когда она вышла, Иван Петрович набросился на Каткова:

— Ты что же, Серафим преподобный, не следишь за тарой!

— Болел я, Иван Петрович, — пытался выкрутиться кладовщик.

— Нашел время болеть! Вот высчитаю из твоих трудодней стоимость молока, запомнишь, почем фунт изюму! — бушевал председатель, а наедине он жаловался брату: — Ну, видел зубки докторши?.. Кусучие. Привяжется она — и хоть ты кол на голове теши, не отстанет. Тут над планом дрожишь-колдуешь, а ей подавай санитарию... Путается под ногами.

— У вас, Ваня, трудно понять, кто у кого под ногами путается. Откровенно говоря, она права.

— Защитник нашелся... Все вы, доктора, одинаковы, — хмуро отмахнулся Иван Петрович.

* * *

Каждое утро Михаил Петрович наперегонки бегал с племянником на речку умываться. Подбежав к реке, они с Васей бросались в воду и долго плавали, играли в пятнашки, а Толя, не умевший плавать, барахтался на отмели, завистливо ахая. Михаила Петровича теперь не смущало то, что брат и невестка рано уходили на работу. Он к этому привык, сам с ребятишками готовил завтраки и обеды.

Фрося иногда с неловкой улыбкой говорила:

— Отдохнуть приехали, а тут хозяйственными делами заниматься приходится...

— Для меня и это отдых, — искренне уверял он.

Завтракали они всегда во дворе, под развесистым топольком. Мама не разрешала сыновьям такой вольности, а дядя Миша разрешал, и завтракать с ним было весело.

На этот раз во время завтрака пришел Синецкий.

— Хлеб да соль.

— Садитесь к столу, Виктор Тимофеевич, — пригласил доктор.

— К сожалению, только из-за стола... Не хотите ли, Михаил Петрович, прокатиться со мной по полям? Быть в селе и не видеть полей — преступление.

Михаил Петрович помедлил с ответом. Он уже знал, что Синецкий вихрем носится по полям на мотоцикле без коляски, а доктор Воронов не питал уважения к этому виду транспорта, потому что нередко лихие мотоциклисты попадали к нему на операционный стол с травмами... Кроме того, Фиалковская как-то рассказывала, что в годы студенчества Синецкий был чемпионом области по мотогонкам, а ездить на мотоциклах с чемпионами, особенно с бывшими — занятие не очень-то безопасное...

Как бы разгадав опасения доктора, Синецкий пояснил:

— Я на газике.

— Вы правы: не побывать в поле — преступление. Поедемте, — с удовольствием согласился Михаил Петрович.

Синецкий, как и Фиалковская, сам управлял машиной. Машина у него была не чета «москвичу»-старичку — новенький вездеход. Михаил Петрович внимательно поглядывал на соседа, и ему почему-то подумалось, что Виктор Тимофеевич и Лидия Николаевна — вот была бы отличная пара! Но вместе с тем он был доволен, что тот женат на Фене...

День выдался погожий, знойный, и Синецкий заметно радовался стойкой погоде, был хорошо настроен, отчаянно гнал машину по степному пыльному проселку. Иногда он останавливался, выходил из машины, срывал колоски, растирал их на ладони, провеивал зерно и удовлетворенно говорил:

— Пора и здесь начинать, — и мчался дальше.

В полдень они приехали на бригадный полевой стан. Раньше Михаилу Петровичу не доводилось бывать на полевых станах, он даже понятия не имел, что это такое. И вот сейчас увидел — стоят среди ровной-ровной степи, у чахлой лесной полоски, деревянные, почерневшие от дождей вагончики на кованых полозьях. Чуть поодаль от них, под невысоким дощатым навесом, разместилась кухня с длинными, врытыми в землю обеденными столами. Дальше, метрах в ста от вагончиков — ток, уже заваленный ворохами зерна. К току то и дело подходили машины от комбайнов. Их разгружали бедовые, шумные школьники. Навалятся гурьбой, откроют борта и давай, и давай орудовать легкими деревянными лопатами.

Здесь же, на полевом стане, Михаил Петрович увидел брата. Тот шел с тока по-хозяйски твердым, уверенным шагом.

— Ну что, Виктор Тимофеевич, проветрить вывез моего братца?.. Правильно, пусть посмотрит. — Потом, кивнув на Доску показателей, заговорил о другом: — Ты погляди, погляди, секретарь, как шагает Романюк. Всех обскакал! Сияет наш маяк. Меньше двухсот процентов не дает!

Михаила Петровича удивило поведение Синецкого. Прежде веселый и разговорчивый, он вдруг посуровел и, не разделяя рвущейся через край председательской радости, угрюмо смотрел на Доску показателей, где крупно были написаны фамилии комбайнеров и мелом проставлены цифры дневных выработок.

— Молодец Романюк. Геройски действует! — восхищенно продолжал Иван Петрович.