Последний выстрел. Встречи в Буране

Михаил Петрович смутился, припомнив, как они заспорили и забыли о вине.

— Извините, Лидия Николаевна, я вел себя...

Фиалковская не дала ему договорить, рассмеялась:

— Вели вы себя по-рыцарски, наступали с открытым забралом... Выпейте поскорее, пока мы не начали совершать перевороты в медицине...

Он повеселел и теперь был уверен, что она не сердится, что она относится к их недавнему спору с той же иронией. А он-то рисовал себе одну, картину мрачнее другой, убивался, раскаивался... «До чего же она чудесная женщина, — с нежностью подумал Михаил Петрович. — Не напрасно Рита подражает ей».

— К нашему столу не хватает музыки... Заведу вам свою любимую пластинку.

Михаил Петрович оживился: «Интересно, какая же у нее любимая пластинка?» У него тоже были свои любимые, и ему хотелось, чтобы сошлись их вкусы, чтобы (хотя это почти невероятно) любимой оказалась одна и та же музыка...

Она включила проигрыватель. Послышался удар колокола, потом барабанная дробь, и вдруг запели скрипки.

— Узнаете? — спросила Фиалковская, блестя счастливыми глазами.

Михаил Петрович вслушался. Музыка была ему незнакома.

— Боккерини «Ночная стража в Мадриде», — пояснила она. — Слушайте... Идет по ночному городу стража. Вот она проходит мимо приюта слепых. Слепые неуклюже пляшут... Вот идет мимо монастыря, оттуда доносится торжественное пение... А вот... слушайте, слушайте, под гитару поет куплеты уличный певец, а его прерывает скрипач. Слышите? — рассказывала она содержание симфонии и сама слушала увлеченно, чуть прикрыв глаза ладонью. — Замечательная музыка...

— Неплохая, — подтвердил он. — И все-таки второй раз слушать не захочется.

— Почему? — искренне удивилась она.

— Скучно. Будешь думать о слепых, монахах, уличных певцах и ни о чем другом, потому что композитор натуралистично подает картинку города, ограничивая фантазию слушателя. А музыка, по-моему, должна не ограничивать, а будоражить фантазию, будить все новые и новые мысли.

— Но ведь Боккерини великий композитор!

— А кем и когда предписано, что мы обязательно должны поклоняться творениям великих? Великие тоже ошибались.

— Михаил Петрович! Что я слышу? Вы способны свергать с пьедесталов гениев?

— Да нет, почему же... пусть стоят... для истории. Но слепо следовать по стопам великих — не всегда самый правильный путь. Есть такой пример в нашей медицине. Один знаменитый французский хирург воскликнул: «Сделать операции безболезненными — это мечта, которая не осуществится никогда!» К счастью, нашлись ослушники, не поверили и доказали ему, что обезболивать операции можно и нужно. Вот вам и великий хирург.

— То медицина, а мы говорим о музыке, о вечной гармонии звуков.

— Против гармонии возражать, конечно, трудно. А разве нельзя предположить, что прежде люди по-другому воспринимали музыку, чем теперь? Возможно, наш слуховой орган уже видоизменился, потому что мы ныне живем среди звуков, которых не было раньше...

— Оригинальная теория! Может быть, вы напишете докторскую на эту тему?

— Я — нет, а кто-то напишет.

— И все-таки чья музыка вам по душе — Баха? Чайковского? Брамса? Прокофьева?

— И Кальмана.

— Кальмана? Оперетки? Ну, Михаил Петрович, вы все во мне разрушили, — рассмеялась она. — Представьте: смотришься в воду, видишь отражение деревьев, неба, облаков, себя и вдруг кто-то камнем бух — и все расплылось... Вы и в самом деле любите оперетту?

— Очень люблю. Хорошую, разумеется.

— Вот не подумала бы... Вы мне сразу показались очень-очень серьезным, строгим, даже недоступным... Скажите, а я какой вам показалась? — неожиданно спросила она. — Только правду говорите, я не обижусь...

Михаил Петрович растерялся, не зная, что ответить. Он уже много думал о ней, ему чудилось, что они давным-давно знакомы... А что сказать ей?

— Вы мне сразу показались хорошей, — тихо, почти шепотом ответил он.

Забыв о вине, о сковородке с глазуньей, они сидели за столом и даже не заметили, как стемнело на улице.

И вдруг в окно ударил яркий свет. Михаил Петрович увидел на стене отпечаток черного креста оконной рамы, увитый такими же черными листьями клена, что рос у дома. В следующую минуту кто-то постучал в дверь.

— Приехали за мной... опять, наверное, к больному вызывают, — с сожалением сказала Фиалковская. Она зажгла свет, отворила дверь и отшатнулась. В комнату вошел Коростелев. Увидев Михаила Петровича, он остановился, нерешительно сказал:

— Вот... заехал по пути, Лида...

— Зачем?

— Поговорить надо...

— Нам с тобой говорить не о чем! — сердито бросила Фиалковская.

Коростелев криво усмехнулся, тряхнул огненно-рыжей шевелюрой.

— Что, другого нашла для ночных разговоров?

— Это не твоя забота!