Последний защитник

Время тянулось медленно. Доктор Оуэн был из тех ораторов, которые считают своим долгом ознакомить слушателей со всеми плодами собственной эрудиции. Кроме того, иногда он отступал от записей, пускался в рассуждения и импровизировал, размахивая руками и расхаживая по сцене.

«Чего доброго, – подумал я, – мы проторчим здесь не один час».

– Дьявол делает свое дело, невидимый среди нас, как дрожжи в хлебе, – вещал проповедник. – Так что будьте осторожны, дабы ненароком не поглотить его.

Что касается остальных слушателей, то в комнате собралось не менее сорока человек, все мужчины, однако даже при таком количестве гостей огромная комната вовсе не казалась переполненной. Многие из присутствующих были священниками. По одежде было понятно, что, в отличие от королевских епископов, они в основном склонялись скорее к пресвитерианству и иным направлениям протестантизма, нежели к более традиционным формам вероисповедания. Кроме священников, здесь также присутствовали отличавшиеся более умеренными взглядами друзья герцога, среди них сэр Роберт Холмс, который принимал участие в дуэли с лордом Шрусбери.

Я стоял у дверей и слушал, как доктор Оуэн описывает незавидную участь, ожидающую нас, несчастных грешников, не принадлежащих к числу избранных. Его голос звучал резко, но монотонно, и я не мог не прийти к заключению, что слушать сего проповедника было подобно пребыванию в аду. Он отсылал в вечную тьму тех, кто попал в главную ловушку Сатаны – папизм. В особенности Оуэн порицал греховность и роскошь королевского двора, где процветали подобные пагубные практики. Он, правда, не дошел до того, чтобы открыто обвинить его величество в попустительстве нечестивцам и в поощрении этой клоаки порока, но скрытый смысл был очевиден.

– Если само дерево гнилое, – грохотал Оуэн, – то таковы же будут и плоды его.

Я ни в коей мере не верил, что Бекингем надеялся, будто это самодеятельное чистилище поможет ему в духовном плане. Мотивы его были значительно более земными. Если говорить о политике, то герцога по большей части поддерживали пресвитериане и их религиозные союзники. Поэтому сейчас, когда Бекингему предстояло провести начинания короля через парламент и консолидировать власть в Уайтхолле, ему были необходимы все, кого он только мог привлечь на свою сторону.

Время ползло медленно, и я от нечего делать оглядывался по сторонам. Отец герцога – или, возможно, предыдущий владелец здания – задумал эту комнату как парадную гостиную, предназначенную для приема почетных гостей. Она имела форму двойного куба: ширина и высота помещения были одинаковыми, а длина его вдвое больше. Высоко над головой лепной потолок представлял собой настоящее буйство фруктов и лент, изредка дополненных фигурками пухлых херувимчиков. Через два высоких окна виднелись голые деревья Сент-Джеймсского парка, располагавшегося за домом. Сверху окна были украшены витражами с изображением гербов. На почетном месте над камином висел портрет нынешнего герцога Бекингема.

Через несколько минут я почувствовал на себе чей-то взгляд и посмотрел влево. Мой давний противник, господин Вил, в любой компании выделявшийся своим ростом, стоял в углу рядом с каким-то бедно одетым джентльменом. Мы встретились с Вилом глазами. Его спутник тоже повернул голову, вероятно из любопытства, желая увидеть, что привлекло внимание Вила. На нем были цветные очки, а неухоженная седая борода закрывала воротник.

Вил первым отвел взгляд, а также переместился в сторону, заслоняя от меня своего товарища. Он оглядел гостиную. Мгновение спустя Даррел, слуга Вила, стал протискиваться ко мне сквозь толпу с другого конца помещения. На этот раз он выглядел чуть ли не респектабельно, хотя камзол едва не лопался на его жирном животе. Чувствуя себя совершенно беззащитным, словно кролик перед лисой, я смотрел, как этот тип приближается ко мне.

– Горе всем вам, ибо все вы грешники! – выкрикнул доктор Оуэн.

А Даррел тем временем добрался до цели, взял меня за локоть и повернул к двери, через которую я вошел. Лакеи по обе стороны встрепенулись. Даррел вытолкал меня на лестничную площадку. Там в ожидании находилось с полдюжины слуг. Завидев нас, они вытянулись в струнку.

Двери закрылись, и голос проповедника превратился в скрипучее бормотание, похожее на отдаленный звук пилы.

– Я не буду сбрасывать тебя с лестницы, чертов негодяй, – просипел Даррел, – ибо сие не подобает, когда джентльмены заняты молитвой. – Он подозвал ближайшего слугу и объявил: – Мы просто отведем этого подлеца на кухонный двор и хорошенько всыплем ему. Изобьем до полусмерти, если получится. – Он снова повернулся ко мне, наклонившись так близко, что я почувствовал вонь, исходившую у него изо рта, и заключил: – Так мы поступаем с теми, кто вторгается в чужие владения.

У меня задрожали колени. Я оперся о стену, чтобы не упасть. Даррел наводил на меня ужас. И дело было не только в его физической силе. В этом типе угадывалась беспощадность. В отличие от господина Вила, это был, что называется, человек без руля и ветрил.