Последний звонок

Но это - на площади, в центре. Улицы же пусты, лишь на автобусных остановках покорно томятся обитатели пригородов, мечтающие отдохнуть душой от поликлиники, почты, сберкассы или паспортного стола. За пыльными окнами приземистых окраинных домов, за заборами в бушующей сирени, в полосатой тени огородов, обсаженных вишнями со спутавшимися кронами, под кудахтанье, лай и блеянье разномастной дворни, куда вплетается вездесущее и здесь еще более неуместное "Марина, Марина, Марина...".

Автобус - лучшее средство для знакомства с городом. Только знакомство это надо начинать с утра пораньше. Вот когда поразишься интенсивности кипения городской жизни. Автобус зачерпывает многоликое варево почти до краев в самом начале пути и, чуть расплескав в центре, несет на окраину, где посреди степного бездорожья его содержимое неравно делится между индустриальным гигантом и гигантом науки. Тоненькая струйка течет и к разбросанным дворам, с которых начинается соседнее село. Цветастые платки обитателей ближних окраин соседствуют в переполненном автобусе с гэдээровскими костюмчиками и белыми китайскими плащами инженеров, а из открытого окна заводской радиорубки громыхает - ну, конечно же...

Нет, подвела память: все это было позднее, а тогда завод только строили и автобус был битком набит строителями: крепкие запахи, соленые шутки и взрывы хохота, поджатые губы обреченно глядящих в окна бабушек... Да нет, ничего тогда еще за городом не строили. Но уже начинался его золотой век. Город был ухоженным, благополучным. А ведь раннее детство прошло совсем в ином городе. С остатками военной разрухи. С торчащей над городом руиной элеватора. С разбитыми мостовыми, с "наглядной агитацией", стыдливо прикрывавшей самые неприглядные места; с вечно длившейся стройкой в центре: там годами стояли огороженные фундаменты, и дети увлеченно играли в войну среди зарослей бурьяна и кактусов, засиженных сиреневыми мухами...

И вот он снова побывал в этом городе. Думал, вернется в город отрочества и юности, а вернулся в город раннего детства. Просто тогда он был маленький, земля была намного ближе, и он все на ней замечал: траву и развесистый чертополох, божьих коровок и "солдатиков", многочисленное потомство бездомных кошек, прекрасные камешки на обочинах дорог и многое другое. Тот мир был прекрасен и вовсе не казался тогда пейзажем после битвы. А сейчас он увидел пейзаж после битвы. Гигант индустрии давно не дымит, на главной улице - бурьян. Известно, что жизнь в городе кончается, когда из него уходят военные. Военные ушли. Повсюду разруха и усталость.

Но учителя в городе были всегда. И всегда были безошибочно узнаваемы. По всегдашней если не взвинченности, то приподнятости, по правильной, почти лишенной украинизмов русской речи, по тому, о чем они говорили: всегда только о школе. И всегда - с завышенной громкостью и привычным осознанием публичности происходящего и присутствия слушателей. И они сами, и их темы были слегка не от мира сего. Из сумок в их руках не вермишель высовывалась, а стопки тетрадей, и теплый платок не повязывал зимой голову, а беззаботно сдвигался на плечи.

Но это все - женщины. Учителей-мужчин в городе было немного, и на улице от окружающих они не отличались.

Странно: эта улица существовала сейчас в двух временах сразу. Пожалуй, что даже в трех. Знакомую перспективу искажала громада длинной девятиэтажной коробки, тянувшейся справа до самого перекрестка, от которого начиналась финишная прямая к берегу. За ней - вправо вглубь - ничего. То есть все, что тут когда-то было, пожрал грязный и ненужно просторный, без детской площадки или цветочных клумб, захламленный двор. Сразу за ним - проволочный забор, а там - школа, нет, не школа, школа еще в те времена, переехала в новое здание, и теперь тут конторы городского хозяйства. Здесь не было никакого перехода: то, что было полвека назад, обрывалось на протяжении одного метра.

Вот еще тот самый забор, за которым дом старика... как же его звали? Никто, кажется, не видел его лица: старик вечно возился в глубине своего густо засаженного деревьями двора. Но мячи, иногда случайно залетавшие туда, исчезали бесследно: их не выбрасывали назад, а идти к нему за мячом никто не решался - старика почему-то ужасно боялись. Он потом куда-то сгинул. Настали иные времена, и вечный футбольный матч в этом дворе - с утра до вечера, порой лишь с перерывом на уроки в школе - ушел в прошлое. Тот же самый давно не крашенный забор, только постаревший на полвека и все так же скрывающий густо заросший двор.

Рядом - замечательный переулок, не переулок даже, а просто длинный и слегка виляющий проход между высоким забором и глухими стенами соседних домов, закрытый от солнечных лучей нависавшими над забором ветвями деревьев. Здесь и днем было почти темно и как-то страшновато. Взрослые тут не ходили, а дети пробегали всегда стайкой и не задерживаясь, и лишь задумчивые кошки не спеша прогуливались, внимательно поглядывая по сторонам.