Мне нужна помощь. Я спрыгнул и плавно опустился перед входом в коробку. Девушки, за неимением лучшего, расположились на полу, Машина нога — на коленях у Элеоноры. Мысль Маши я услышал до того, как она открыла рот: «Ты что, думаешь, все те глупости, которые я натворила, — из-за него?»
— Ты что, — проговорила Маша, — думаешь…
— Вежливое покашливание, — перебил я. — Чтобы не подумали, будто я подслушиваю.
Маша вздрогнула, мысли смешались — это хорошо. Элеонора покосилась на меня, движения стали резче. Это плохо… Хотя, если подключить логический аппарат, то не так плохо — я вызываю у нее сильные эмоции.
— Иди кашлять в другом месте, — огрызнулась она.
— Нам нужно взять под контроль три выхода на крышу. — Я притворился, что Элеонору не услышал. — Я могу их видеть — но только видеть. Перехватить Юлю не получится. Поэтому надо разделиться.
— Так не вопрос, разделяйся.
Я не смог скрыть замешательства. Благо, Элеонора на меня не смотрела.
— Извини, я…
— Разделяйся, говорю. Рвись пополам, натрое — как хочешь. С удовольствием посмотрю.
Элеонора наносила мазь на ногу Маши. Та морщилась, закусив губу.
— Маша! Речь о твоей дочери.
— Я понимаю. — Короткий взгляд, в котором, по сравнению с тем, которым одарила меня Элеонора, — океан нежности. — Сейчас, пара минут…
— Останься у ближайшего выхода, — сказал я, прежде чем уйти. — Тут самая широкая часть крыши, у тебя будет больше времени. К тому же, я успею добежать.
«Долететь», — вот что я хотел сказать.
— Буду там. — Я указал направление, но Эля и не глянула. Маша кивнула.
Бредя к дальнему выходу, загребая подошвами воду в скопившихся лужах, я думал. Вспоминал тот вечер, когда мы с Машей шли домой после Осеннего бала. Ее мысли, спутанные алкоголем, пережитым возбуждением и тихим отчаянием при виде Жанны рядом с Димой. Я коснулся ее сознания, хотел вырвать с корнем дурацкую ревность, законсервировать любовь до лучших времен, но из этой какофонии вырвалась яркая мысль: «А какая разница?»
Не было ни малейшего смысла в этой мысли, порожденной хаосом и бредом, но от нее потянулись нити ко мне, и я ощутил себя востребованным. Не я в тот момент манипулировал Машей, но она — мной, пусть бессознательно. Конечно, я чувствовал это и мог прекратить в любой момент, но мне не хватило воли, и я переложил ответственность на другого человека, того, у которого отобрал слишком многое — на Борю.
— Меня никто никогда не любил по-настоящему. — Я встал на краю крыши, посмотрел вниз. Почувствовал отголосок страха — Борис боялся высоты. Это мне на нее плевать. — Никто. Никогда. По-настоящему…
Я вспомнил Катю. Спустя столько лет ее любовь ко мне, наверное, можно считать настоящей. Но это лишь размыло грань между реальностью и иллюзией, а не превратило вторую в первую. Поэтому я так легко ушел от Кати…
— Если я сейчас прыгну — никто не заплачет. — Ветер унес мои слова и пару слезинок. — Я не могу мыслями оставить эту рыжую стерву, которая с радостью плюнет на мой труп. Я могу подчинить ее тело, ее разум, ее волю, могу заставить ее сыграть любую роль, с полной самоотдачей, но почему же сейчас мне этого мало?
И откровение пришло: вот зачем я ищу Юлю. Я надеюсь, что, когда объясню ей все, она сможет мной восхититься, сможет полюбить меня. Как отца и друга. Это стало главным, а не война, о которой я мечтал. Все было просто до тех пор, пока в работу разума не вмешались проклятые гормоны… Убить их?
Я мысленно потянулся к заветной «кнопке», которая уничтожит Бориса и позволит мне взять полный контроль над организмом. Я был близок. Стоя на краю крыши, я был готов совершить это полусамоубийство, но не успел.
Раздался крик, и все эти чертовы гормоны рванулись на него. Я сам рванулся, надеясь, что мне послышалось. Но, будто взрывная волна, накатил отзвук пространственного искажения. Что-то новое появилось. Что-то, чего здесь быть не должно.
Крик оборвался спустя секунду, но этого хватило, чтобы узнать Элеонору. Следом закричала Маша — ближе. Она произносила имена. Сначала — Элеоноры, потом — Пети и, наконец, мое. Она закричала: «Принц!»
Я полетел, не сознавая, как это делаю. Тело рвалось на куски от боли, кажется, я умудрился поднять собственные клетки. Ветер заставил щуриться, я почти ничего не видел, но выставить экран не мог — он бы меня замедлил. Увидел краем глаза Машу — она хромала в том же направлении.
— Стоять, Принц! — Я будто на стену налетел.
Исследователь в умирающей оболочке, некогда именуемой Петром Антоновым, поднял руку, остановив меня в пяти метрах.
Я постарался трезво оценить ситуацию. «Петя» с глазами, сочащимися кровью, стоял на краю крыши, а за ее пределами в воздухе повисла Элеонора. Мертва?! Нет, просто замерла от испуга.
— Интересно проводишь время. — «Петя» оскалился, демонстрируя красные от крови зубы. — Когда я пробился в память Харона и нашел там твои робкие взгляды в ее адрес, даже поверить не мог. Что, любовь? Достаточно сильная, чтобы пожертвовать собой ради нее?