Разумеется, она всего лишь немного подтрунивала над огромностью своего суженного-ряженного. Подначивала и заодно заигрывала, не без этого. Эдакий легкий флирт по утрам, который уже не раз и не два заканчивался «схваткой не на жизнь, а на смерть». И сейчас был как раз такой случай. Хитрюга Миа, — как на северянский лад звал ее теперь Ингвар, — великолепно знала силу своего обаяния, в особенности, в такие моменты, как этот, когда, вынырнув из-под одеяла в чем мать родила, она неторопливо двинулась навстречу своему мужчине.
— Резвитесь где-нибудь в другом месте! Дайте поспать!
Разбуженная их пикировкой Варвара глубже зарылась в гору наваленных в изголовье кровати подушек и заодно натянула на голову шелковое стеганое одеяло. С того первого раза, когда именно в этой постели Варвара помогла Марии лишиться девственности, это был уже четвертый случай, когда они спали втроем. При этом, инициатива целиком и полностью исходила именно от женщин, поскольку Бармин о таком разврате даже в шутку не стал бы заговаривать. Но эти две, словно, спелись. То есть, именно это они и сделали. Спелись, сдружились, несмотря на разницу в возрасте, и единственные из всех его женщин позволяли себе время от времени устраивать ему, — но скорее всего, и себе любимым тоже, — такие вот тройнички. L'amour à trois[73], как говорят франки. И вот что любопытно, приглашенной звездой всегда являлась Варвара, а инициатором и главным мотором «праздника непослушания» — Мария. Бармин же просто не возражал. Во-первых, потому что «сбылась мечта идиота», а во-вторых, ему этот триолизм[74] понравился еще с первой попытки.
Вообще, за прошедшие недели все в их жизни, — имея в виду семейство Менгден, — как-то успокоилось, устроилось и устаканилось. Отношения между женщинами стали ровнее и, пожалуй, даже теплее. То есть, между Варварой и Еленой они и раньше были более, чем теплыми, однако к остальным женщинам приходилось притираться, а тем, соответственно, подлаживаться под этот давным-давно сложившийся тандем. И в этом смысле, вклад княгини Полоцкой в мирное сосуществование женщин Бармина оказался поистине бесценным. Будучи совсем еще молоденькой девушкой, она оказалась в достаточной мере умна и обаятельна, чтобы сойтись худо-бедно со всеми и всех примирить между собой. Она даже Ульрику, годившуюся ей по возрасту в матери, умудрилась инкорпорировать в их дамский клуб. И существенной проблемой в этом смысле оставалась до сих пор одна лишь Дарена Менгден.
Скандал на свадьбе, как теперь становилось ясно, возник не на пустом месте и не был досадной случайностью. Характер у Дарены оказался тяжелым, капризы бесконечными, и все это при отсутствии какого-либо жизненного опыта и в присутствии очевидной глупости. И все это вместе, — смешать и разболтать, — приводило к многочисленным конфликтам со всеми подряд и, в конечном счете, к самоизоляции Дарены. Она даже со своим мужем так и не смогла по-настоящему сблизиться, хотя он и прилагал к этому буквально нечеловеческие усилия. Но получалось, что это безнадежный труд. Прощение Дарена у Ингвара, разумеется, вымолила, — стоя перед ним на коленях и обливаясь горючими слезами, — в постель для исполнения супружеского долга в конце концов зазвала, проявив в этом смысле завидное упорство, но потом лежала под Барминым, как бревно, и расшевелить ее при всем своем желание он так и не смог. Пришлось брать, что дают, так что женщиной он ее кое-как сделал, но вот посещать ее спальню чаще, чем раз в две недели, не хотел. Красивая девушка — это факт, но при том холодная и отчужденная. Подчиняется своему «мужу и господину», но даже не пытается по-настоящему с ним сблизиться, не говоря уже о «любви, дружбе и безумном сексе». Обычная теремная затворница, каких в империи оставалось еще отнюдь немало. Секс по расписанию, пока не понесет, а забеременеет — отдалится еще больше. И ничего с этим пока было не поделать, поскольку у Бармина и без нее забот хватало, а тут простой психотерапией никак не обойдешься. Ее вон даже Источник «видеть» не пожелал, перекрыв Дарене доступ в ту часть подземелий, которая выводила к колодцу Менгденов. А это, согласитесь, симптом. Поэтому для себя Ингвар решил вопрос так, если в ближайшие месяц-два никаких подвижек в их отношениях не наступит, отселить ее в декабре или январе к чертовой матери, а точнее, в замок Суда на одноименной реке — притоке Шексны, и пусть живет там, как хочет. С попами, няньками и приживалками из родительского дома, и неистребимой дурью в своей красивой головке. А Бармин, как честный человек и порядочный муж, будет наведываться к ней два-три раза в месяц, чтобы исполнить свой супружеский долг. Благо на геликоптере это недалеко и недолго, а переходом и того проще.