Послесловие

— А у вас совести меня в ночь выгнать хватит? — почти натурально удивился Санька. И получил тарелку супа. — Другое дело! Слышь, Коля, это вредное создание без тебя меня только чаем морила.

Николай улыбнулся и тоже получил тарелку с супом.

— Ты где был-то, Коля? Я уже беспокоилась, — села за стол Валя.

— Сама почему не кушаешь?

— Ела, — отмахнулась.

— Ложь! — сдал ее Дроздов.

Николай молча придвинул сестре свою тарелку, встал и налил себе другую.

Валя поняла, что лучше промолчать, а то брат будет опять ругаться. При Саньке не хотелось. Вдвоем ей устроят черти что. Да и кушать, признаться, сильно хотелось. Вообще, пытка это, готовить и не пробовать.

Санин увидел, что Валентина принялась за суп и, промолчал — спаслась на этот раз. И вздохнул: сколько же нужно будет сил, времени, чтобы отучить ее от страха перед голодом?

— Так, где был-то? — с пытливым прищуром глянул на него Дроздов, уминая Валин шедевр.

— Не поверишь — на свидании, — хмыкнул и принялся хлебать суп.

Зато остальные перестали: Валя заулыбалась, Саша насторожился. Судя по лицу Николая, встречался он не с девушкой, а с генералом.

— И как? Хорошая девушка? — спросила Валентина.

— Угу. Замечательная, красивая, умная, добрая.

— Если мужчина таким тоном расписывает достоинства женщины, значит, она нравится ему как музейный экспонат, — заметил Дроздов, не спуская взгляда с друга. Тот спокойно доел суп и налил всем чай. О девушке больше не слова.

— Второго свидания не будет — я правильно понял?

Николай хлебнул чая и достал папиросы. Закурил:

— И это было глупостью.

— Чего ж назначил?

— Не я — мне. Не отказался. Хотел понять, а может еще что?

— Сказать, что?

Дроздов серьезно смотрел на него исподлобья и Николай бросал не менее серьезные взгляды. Чувствовалось то ли напряжение, то ли недосказанность и Валя поняла, что мужчины при ней говорить не хотят.

— Я чай в комнате попью, почитаю. Саша, я тебе на полу как в прошлый раз стелю.

— Угу.

Девушка вышла, Дрозд опять на друга уставился:

— Сдался, да?

— В смысле?

— Старичок, с девушками крутить естественно, а вот жить бобылем — нет. Тебе лет сколько?

— Не то ты Саша говоришь. Ни причем тут года? — затылок огладил со вздохом. — Потянуло и думал, может смогу… А оно — миг и пустота дальше.

— Точно не то, — кивнул Сашка, руки на столе сложил. — Ленку ты забыть хотел, себя. Жить начать нормально. Да не та видно подвернулась.

— Та, просто я не тот. Быстро понял — не смогу.

— Другую ищи! На меня посмотри?

И смолк. Посмотрели друг на друга и поняли, что и тот и другой одним искалечены. И одна мечта была. И воспоминания.

— А ведь и ты, Саня забыть ее не можешь, — протянул Николай.

Дроздов нервно выщипнул из пачки Санина папиросу, закурил:

— Ну и не могу, — желваками на лице заиграл. — Но смогу! Пытаться нужно.

Николай грустно улыбнулся:

— Пытайся.

— И ты.

— Нет. Сегодня все понял. Не могу да и не хочу. Думал, притупилось, а оно живое. Днем вспоминается, дела есть, а вот ночью… Сниться, что рядом она, живая, теплая, улыбается во сне, сопит на плече… А просыпаешься и нет Леночки. И так… — кулак сжал. — Лежишь и думаешь: на черта проснулся?

— Правильно ты клин клином решил, Коль.

— А нет клина, Сань, — руками развел, усмехнулся горько. — Неет!

Выпить бы сейчас, — подумалось и, Дроздов словно услышал. Посидел хмарый и в коридор. Вернулся с бутылкой. Чай из кружек выплеснул, водки налил. Выпили, сухариками заели и молчат.

— Ты меня даже не спрашивал, как она в отряде была.

— Не хочу, — зубами скрипнул Николай и еще водки разлил. — Шрамы на теле видел. Мне хватило.

В кухню Валя зашла. Водку увидела и возмутилась:

— Это еще, что такое?!

— Тихо, Валюха, — поморщился Николай.

Саша в третью кружку плеснул, попросил так, что и не откажешь.

— Выпей с нами, помяни погибших.

Девушка притихла. Вроде гнать надо с пьянкой, а само желание пропало. Лица у мужчин не те, чтобы кричать и ругаться, скорбь на них и взгляды трезвые, тоскливые.

— Видишь как Валюха, — поднял кружку Дроздов. — Влетели мы с твоим братом, не думая ни гадая не в одно купе тем летом проклятым — в один омут глаз, — и усмехнулся горько. — Вот жизнь-то, а? Ехали четверо — два гордых донельзя своими лычками лейтенанта и две малышки — комсомолочки, умишко с зернышко, смешные принципы. Ехали, ехали, а на конечную только эти два придурка лейтенанта и приехало.

Выпил, как точку поставил.

— Лучше б наоборот, — тихо заметил Николай и выпил следом.

Валя сидела притихшая. На мужчин смотрела, грея спиртное в кружке и жалко ей было до одури и Колючку и друга его разухабистого. Даже мысли не допускала, что настолько глубоко оба ранены.

— А я женюсь, — заявил вдруг Дроздов, как широкий жест сделал — с гордостью, с уверенностью. Только слышалось под бравадой — "всему назло". Может и правильно?

Николай кивнул:

— Дай Бог.

— И ты женишься, — разозлился, словно понял, что друг сокровенное счел.