Послесловие

Службу в армии он понимал, но службу в милиции, да еще начальником неизвестной ему структуры, пусть и близкой по организации — нет. И весь вечер пил с горя с Семеновским и Мишкой. Война, ставшая для него нормой жизни закончилась, а с ней закончился понятный уклад, понятное будущее, и кажется, кончился он сам.

Его провожали всем полком, но от этого было только хуже. Все его друзья, все понятное ему оставалось здесь, а он уезжал туда, на гражданку, о которой если что и знал, то абсолютно забыл за эти годы. Четыре года прошли, как четыре жизни, и сейчас он должен был начать пятую.

— Не психуй! — хлопнул по столу Семеновский.

— Я боевой офицер!!

— А я кто, по-твоему, красная девица?!… Сядь, Коля, — вздохнул.

Мишка, что расстроено сопел, переваривая неприятную новость, молча налил всем водки в кружки, и выпил свою порцию, не дожидаясь начальства.

Николай залпом влил в горло горючее и стукнул со злости кулаком в стол.

— Все, успокойся, — спокойно и размеренно выпил налитое замполит. Закусил и выдал:

— Мое мнение — все верно.

Николай только закурил и чуть дымом от слов друга не подавился:

— Что правильно?!

— Ты не ори! — поморщился. — Ты глянь на себя, разговаривать вообще разучился, орешь да цедишь. А правильно, что комиссовали. Жизнь тебе налаживать надо, в себя приходить, а то как еж, одни колючки. Домой вернешься, сестренку обнимешь. Ей одной поди несладко.

— Я! Боевой! Офицер! Я с этим полком почти три года в одних окопах!!…

— Не ори, новости прямо, — поморщился мужчина. — Меня б кто домой отправил, я б полетел, хоть и не ждет никто. Хватит воевать, Коля, мирную жизнь нужно налаживать, сестру тебе поднимать. Женишься…

Санин чуть стол не расколол, грохнув по нему кулаком и, налил себе еще водки полную кружку. Выхлебал как воду и скривился — тошно до зубной боли! Как он жить без армии будет? У него же колоссальный опыт, а его на свалку, как старика, как ненужный элемент. А ему тридцать только будет, в самой силе! Сколько бы он еще сделал?!

Белозерцев шумно вздохнул, с тоской поглядывая на командира, и вяло жевал огурец, подпирая щеку кулаком.

— А меня девушка в Ленинграде ждет, — сказал к чему-то.

— Это ты когда успел? Ну, и шустряк ты лейтенант, — улыбнулся Владимир Савельевич.

— Так из СМЕРШа, в сорок четвертом еще познакомились. Потом она в госпиталь попала, комиссовали. Переписываемся. Как дембельнусь, прямиком к ней поеду. Пишет — ждет.

— Если по дороге кого не встретишь, — хохотнул замполит.

— Да щаз! Я серьезно, с понятиями, планами. Слышь, командир, рядом будем. От Ленинграда до Москвы чего там — полдня.

— Это ты к чему? — раздраженно уставился на него Санин.

— К тому, что радоваться надо. Вот уж армия где! — хлопнул себя по подбородку. — Прав Владимир Савельевич, о будущем думать надо. Навоевались по макушку.

— Устами младенца глаголет истина, — подмигнул ему мужчина.

Николай застонал, потер затылок: не понимают его друзья.

Зато другое понял, уже, когда вагон поезда тронулся — что часть его навсегда останется здесь, в Германии, где закончился путь боевого офицера, полковника Санина. Часть — продолжить жить в прошлом, в атаках и обороне, в тех пройденных за войну дорогах, взятых рубежах, а часть будет жить в полях под Болховым, где погибла Леночка. Вся его душа там, с ней, а здесь фантом, тридцатилетний мужик, повидавший больше аксакала, и чувствующий себя таким же древним, бесконечно усталым и беспросветно опустошенным.

Получалось, что домой возвращается банкрот.

Николай посмотрел на Семеновского, Мишку, которые провожали его и грустно улыбнулся.

— Свидимся, когда-нибудь обязательно свидимся.

Адресами обменялись, значит, не потеряются.

Впрочем, и без адресов найдут друг друга, ведь братьями стали, сплавила их война вместе.

Глава 47

Николай слушал перестук колес и мечтал напиться. Он слишком явно возвращал его в прошлое, в тот состав. И казалось, открой глаза — увидишь Леночку, которая сидит напротив в полосатой блузке и теребит косу, пряча смущение и робость под пушистыми ресницами. Кажется, что сейчас в купе войдет Санька, гремя коробкой с шахматами и, беззаботно бросит:

— Ну, что, старичок, партейку?

И вспомнилось, что говорила Лена: "договорились встретиться в шесть вечера, в субботу у ВДНХ".

Мужчину даже подкинуло: вот и цель! Он будет ходить каждую субботу на ВДНХ и ждать, и может быть этот оболтус Сашка появится. Не мог он погибнуть! А страшно верить мечтам, разочаровываться не хочется. Но у него есть Валюшка, прав Семеновский, раз так карта легла, нужно о сестренке подумать. Не сладко ей одной, ведь малышка еще, двадцать лет только.

И хмыкнул, умиляясь самому себе: "а тебе, сколько?"

Вагон качнуло на стыке и полковник — танкист с верхней полки резко поднялся и заорал:

— Заряжай, славяне! Не спим!

Коля посмотрел на него снизу вверх и вышел, понимая, что лучше закуриться в тамбуре, чем слушать крики соседей, а потом вплетать свой крик.