Послевкусие: Роман в пяти блюдах

О своем решении я никому не сказала. Ни Ричарду, который, кажется, не заметил, что в субботу я не ночевала дома, ни отцу, ни Фионе, чья душевная щедрость не знает границ: она не только согласилась посидеть с Хлоей, но и накормила ее завтраком и сводила в зоопарк. Ни даже Бену, который звонит мне сразу после Энид, чтобы пригласить на свидание. Если я и расскажу кому-нибудь, то только ему. Но я молчу. Я даже не отвечаю на его звонок, я прячусь в ванной, когда начинает мигать автоответчик, и слушаю, как Бен любезно разговаривает с машиной.

— Алло, Мира? Я тут подумал… э-э… ты сегодня свободна? Я бы с удовольствием сводил тебя куда-нибудь. Куда хочешь, выбирай. Я даже нацеплю галстук. Перезвони мне, хорошо? Да, это Бен, между прочим.

Да, это Бен. Трудно представить, что у него имеется пиджак и галстук, еще труднее представить, что он их носит. Не знаю, что я думаю по поводу наших отношений, не знаю, куда хотела бы пойти с ним, да и хотела ли бы вообще. Теперь, когда я решила остаться в Питсбурге и открыть свой ресторан, мне придется выбирать знакомых расчетливо, разумно и осторожно. Наверно, поэтому я слушаю, как Бен разговаривает с автоответчиком, и молчу.

Как только Энид прислала мне список с адресами четырех помещений, которые, по ее мнению и мнению представителя банка «Нортвест», могли бы нам подойти, я сразу решила, которое из них мы возьмем в аренду. Однако вместе с Хлоей, Энид и агентом по недвижимости я прилежно осмотрела остальные три, обращая на них внимания не больше, чем моя полуторагодовалая дочь, вежливо прислушиваясь к обсуждению финансовых вопросов, предложений и прогнозов.

Дело в том, что четвертое помещение принадлежало Бруно. Много лет назад он купил здание рядом со своей пекарней, намереваясь расширять бизнес, но дальше этого дело не пошло. За здание он запросил немного, но меня подкупила не столько цена, сколько местоположение: вытянутое и узкое строение находится между пекарней Бруно и офисом компании «Пенсильвания макарони». Здание небольшое, но с высокими потолками и двумя большими окнами, которые выходят на улицу. От пекарни его отделяет маленький дворик, где можно разместить не больше двух столиков, несколько горшков с растениями и, возможно, какой-нибудь причудливый фонтанчик.

Мы еще не подписали все документы, а Бруно уже вручил мне ключ; вложив его трясущимися руками в мою ладонь, он велел мне его не терять. С того дня я прихожу сюда по утрам вместе с Хлоей. Мы встаем рано, на заре; взявшись за руки, мы медленно пересекаем Смолмен-стрит и выходим на Пенн-авеню. Мы смотрим, как пробуждается город.

Возле рыбного магазина «Нордик» двое парней разгружают контейнеры с омарами и крабами, в минуты передышки потягивая кофе из пластиковых стаканчиков. Напротив, на Пенн-авеню, зеленщики расставляют ящики с овощами и фруктами, возводя из них настоящий натюрморт, чтобы показать товар во всей красе: здесь и головки красного салата ромэн с сочными и хрупкими листьями, и нежный салат маш, темно-зеленый, почти черный, пахнущий садом, и изящные стебли белой спаржи с плотно прижатыми серебристо-розовыми чешуйками.

В этот ранний час мир принадлежит тем благородным сердцам, что посвятили свою жизнь приготовлению пищи. Повар, бакалейщик, мясник, пекарь — этот восход солнца принадлежит нам. Пришло время подготовить продукты, расставить все по своим местам — и еще раз вздохнуть полной грудью перед началом трудового дня. Мы с Хлоей идем по улице до самой разгрузочной площадки перед пекарней «Пенн Мак». Здесь стоит большой грузовик, с которого грузчик снимает пятидесятифунтовые мешки с мукой и перетаскивает на склад. Он укладывает их один на другой, и в воздух поднимаются мучные облачка. Судя по количеству мешков, процесс разгрузки идет уже давно, и оттого все вокруг покрыто слоем белоснежной муки, которая плавает в воздухе, как снег. Мучная пыль припорошила голые руки грузчика, его волосы и брови. Он кивает нам и улыбается Хлое, которая вытягивает руки и завороженно смотрит, как частички муки оседают на ее маленькие ладошки. Я тоже ловлю несколько пылинок и растираю их пальцами — и сразу вспоминаю, что чувствуешь, когда под твоими руками оживает тесто для пасты, тот момент, когда начинаешь ощущать его дыхание: тесто сначала расслабляется, а затем с долгим и сладким вздохом распухает и само идет к тебе в руки.

Год выдался особенно теплый, поэтому за неделю до Дня благодарения по-летнему жарко и влажно. Перед тем как включить свет, я включаю кондиционер; немного поскрипев и погудев, он начинает работать. Шум от него такой, что я его отключаю и распахиваю окна. В комнату врывается свежий ветер, принося с собой аромат свежего хлеба от Бруно и сладковатый и немного едкий запах гниющих листьев салата и капусты, которые выпали из ящиков и теперь валяются на тротуаре. Порывы ветра колышут старые жалюзи на окнах, через которые в комнату проникает рассеянный свет, отбрасывая резные тени на стены и мебель: шесть деревянных столов, и вокруг каждого по четыре разномастных стула, оставшихся от прежнего владельца.