Послевкусие сна (сборник)

На это письмо ответить было нельзя. Не только потому, что отсутствовал обратный адрес. Невозможно было ответить и в прессе. Иосиф Рабин знал: любое серьезное обсуждение «еврейского вопроса», проблем еврейского национального бытия и сознания в результате насаждаемого антисемитизма стало восприниматься цензорами и редакторами однозначно – как преступление, квалифицироваться угрожающе: «сионистская пропаганда», «буржуазный национализм».

Да, писатель молчал, чувствуя сгущающийся, мрачно надвигающийся антисемитизм – государственный, поистине тотальный. Писатель, который всегда стремится понять каждого, мог лишь задуматься: что пережила эта женщина? когда и при каких обстоятельствах поверила, что во всех ее бедах виноваты евреи? наконец, кому выгодно, чтобы подобные настроения жили в обществе?

По словам дочери, Иосиф Рабин не сомневался: «мнение» его безымянной читательницы не следует отождествлять с мнением «всех», как делает автор письма. Однако он должен был учитывать в своей работе возможность и такого восприятия собственных книг. Не мог не сознавать: антисемитизм – своего рода условие «жизни и творчества» еврейского литератора в этой стране.

Я подумал также о фантасмагоричности ситуации. Не на словах – на деле Иосиф Рабин был «убежденным интернационалистом»: в юности возглавлял в Вильнюсе подпольный горком комсомола, считался когда-то пролетарским писателем, в некоторых своих книгах «отразив… историю еврейского рабочего движения в дооктябрьский период», воспев романтику революции (cм. энциклопедии). А теперь он услышал реалистически циничное: жид.

Конечно, Иосиф Рабин знал: кроме мучительного молчания есть и другой выход из ситуации – кто-то публично протестовал, кто-то уезжал в Израиль… Но здесь и поставлю точку. Не нам из другой эпохи отвечать на вчерашние «больные» вопросы. К тому же тягостное молчание о сокровенном, может быть, и было подлинной, всегда остающейся трагедией еврейского советского писателя.

Добавлю только: Иосиф Рабин хранил это письмо тридцать лет. Как напоминание самому себе?

1994

Вспомнить не все…

Светлой памяти Дины Харик – с благодарностью за уроки оптимизма

Я не сразу понял: она не любит говорить о лагере, тюрьме, собственном аресте и, конечно, аресте мужа.

Не протестует, не перебивает мои вопросы. Только незаметно – может, и для себя самой – переходит к другому.

Она изящна, моложава. Так выглядят люди, которые усилием воли не позволяют себе стареть. Мне и в голову не приходит посчитать в уме ее годы. Точнее – я не успеваю это сделать: она улыбается, и ее улыбка ждет моего ответа.