Послушаем за глухого!

— И поехали туда, уже передвигаясь на костылях?

— Да.

— Вы вели машину?

— Нет, меня отвезла одна моя знакомая. Она позирует для меня, — и Эллиот кивком головы показал на скульптуры.

— А что у вас с ногой?

— Несчастный случай.

— Перелом?

— Нет, растянул лодыжку.

— Иногда растяжение бывает хуже перелома.

— Да, доктор мне тоже это говорил.

— А кто ваш доктор?

— А почему вас это интересует?

— Так.

— Мне кажется, доктор тут ни причем, — сказал Эллиот.

— Скорее всего, — согласился Карелла. — Может, вы все-таки взглянете на снимок?

— Послушайте, — вдруг закипятился хозяин. — Вы и так отняли у меня массу времени. Когда вы вошли, я работал. А когда я работаю, я не люблю отвлекаться.

— Понимаю, — сказал Карелла. — Но все же взгляните.

— Что толку. Я все равно этого парня не знаю. Все мои друзья живут в Бостоне.

— Посмотрите, — сказал Карелла, протягивая фотографию Эллиоту.

Тот мельком глянул на снимок и пробормотал:

— Нет, я его не знаю.

Карелла забрал снимок, положил в блокнот, спрятал его в карман, поднял воротник плаща и, сказав «спасибо», вышел на улицу. Там по-прежнему дождь лил как из ведра, и Стив припустил во всю прыть, пока не оказался возле кафе на углу. Войдя внутрь, он немного пофыркал, покачал головой, как это делают те, кто спасается бегством от ливня, потом снял плащ, повесил на вешалку, а сам сел на табурет у стойки. Когда на него обратила внимание официантка, он заказал кофе и пирог с сыром.

Сэнфорд Эллиот его сильно настораживал.

Кареллу настораживали белая теннисная туфля и забинтованная левая нога. Его настораживала та поспешность, с которой Эллиот выложил свое алиби. Его настораживало, что человек на костылях решил совершить путешествие в Бостон, пусть даже кто-то изъявил готовность его туда отвезти.

Откуда Эллиот знал, что убит мужчина? Карелла не успел даже вынуть фотографию, а тот сказал: «Я все равно этого парня не знаю». Он сказал «этого парня». Но Карелла не уточнял, кого убили — мужчину или женщину. И почему он не пожелал назвать имя своего врача?

Кареллу настораживало и что-то еще, но пока он сам толком не мог понять, что именно.

Официантка поставила перед ним кофе, пролив его на блюдце. Карелла сделал глоток, откусил от пирога, потом положил на блюдце салфетку. Внезапно он понял, что еще его настораживало. Он подумал, не имеет ли смысла снова посетить Сэнфорда Эллиота. Если Эллиот действительно работал, когда вошел Карелла, то не исключено, что его натурщица была там же. Карелла решил, однако, поговорить с ней наедине в отсутствие скульптора. Он допил кофе, доел пирог, потом позвонил в отдел узнать, нет ли каких новостей. Мейер Мейер, снявший трубку, сказал, что на имя Кареллы поступил очередной манильский конверт. Карелла попросил его вскрыть корреспонденцию.

— Там самолет, — сказал Мейер.

— Что?

— Фотография самолета.

— Какого?

— Понятия не имею.

Опознание летательного аппарата произвел Коттон Хоуз.

— Это «Зеро», — авторитетно заявил он, стоя перед доской объявлений, где к двум портретам Гувера и двум Вашингтона добавилось изображение японского истребителя 40-х годов. Коттон Хоуз во время Второй мировой служил на торпедном катере на Тихом океане. Надо полагать, он разбирался в японских военных самолетах. Так или иначе, Мейер ему безоговорочно поверил.

— Но почему? — спросил он.

— Убей меня, не знаю. Какая, скажи на милость, связь между портретами Гувера, Вашингтона и фотографией японского истребителя.

— Может, японцы затеяли напасть на ФБР в Вашингтоне? — предположил Мейер.

— Правильно, — кивнул Хоуз. — Шесть эскадрилий «Зеро» на бреющем полете пройдут над Пенсильвания-авеню!

— Новый Пёрл-Харбор?

— Да, начало Третьей мировой, не иначе.

— А что, — сказал Мейер, — ничего другого на ум не приходит.

— Глухой смекнул, что Восемьдесят седьмой — последний оплот Америки, и надеется, что мы протрубим боевую тревогу.

— Вот ты и протруби тревогу, Коттон.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Хоуз.

— Ну, скорее говори!

— По-моему, он нас разыгрывает. И между этими фотокопиями нет никакой связи.

— Но зачем тогда он их нам присылает?

— Чтобы сбить с толку. Он вырезает картинки из книг и журналов, делает фотокопии и присылает их нам, чтобы мы поломали голову над тем, что это значит. А это не значит ровным счетом ничего.

— А как насчет угрозы?

— В смысле, что Карелла поможет ему украсть полмиллиона долларов? После дождичка в четверг.

— Коттон, знаешь, что я тебе скажу?

— Что, Мейер?

— Если бы это был кто-то другой, я сказал бы, что ты прав. Но это Глухой. А он слов на ветер не бросает. Если он обещает что-то устроить, будь спокоен, за ним не заржавеет. Я не знаю, какая связь между этими картинками, но она точно есть, и, главное, он рассчитывает, что мы ее вычислим.

— Но с какой стати?

— Потому что, как только мы установим связь, он выкинет что-нибудь этакое. Связанное с этим, но не совсем…

— Знаешь, что я скажу, Коттон?

— Да, Мейер?

— Коттон! — В глазах Мейера засверкали опасные огоньки. — Этот человек — исчадье ада!

— Спокойно, дружище, — сказал Хоуз.

— Коттон, я его ненавижу, Коттон, как ужасно, что он возник в моей жизни.

— Возьми себя в руки, старина.