Послушай-ка, слон...

В ближайшие дни выяснилось окончательно, что положение ужасное. Пинина мама на целый месяц уехала на курорт в Закопане... Потому-то она так и спешила, что боялась опоздать на поезд. А Пиня готовился как раз к контрольным работам в конце второй четверти и не обращал на Доминика ни малейшего внимания. После возвращения из школы он сидел, уткнув нос в книжку, и бубнил одно и то же — вот вам и весь Пиня. Витамины вместо мамы приносил Пине папа, но заговорить с папой Доминик не осмеливался. Тем временем боль в пояснице усилилась. И не только в пояснице.

Однажды ночью Доминик почувствовал, как что-то стиснуло ему левый бок.

«Вот тебе на! — буркнул Доминик, проснувшись. — Только этого не хватало».

Через некоторое время боль в спине и в левом боку усилилась. К тому же заболел ещё и правый бок, сперва немного, потом всё больше и больше...

«Ну, настал мой последний час, — расплакался Доминик. — Давит со всех сторон... Значит, я умру, непременно умру, я обречён! Бедный, бедный Доминик! Видишь, чем всё кончилось!..»

И ему стало ужасно жаль себя.

Раньше, когда он был одинок и заброшен, ему оставалось одно утешение: ждать, когда Пиня, вернувшись из школы, расскажет какую-нибудь историю. Теперь и на это рассчитывать не приходилось. Пиня вёл себя так, точно Доминика не существовало. Даже не глядел в его сторону; не отрывая взгляда от книжки и от тетрадки, машинально три раза в день совал ему в хобот витамины. К тому же наступила зима, окно открывали редко и ненадолго, и Доминик понятия не имел, что происходит на улице.

«Только бы не разбиться! — думал он. — Может, придёт такой день, когда в моей печальной жизни наступит перемена к лучшему...»

Представьте себе, такой день действительно наступил!

Однажды Пиня вне себя от радости ворвался в комнату с криком:

— Ура, слон, ура! Четверть кончилась! Можешь меня поздравить! Дай поцелую тебя в хобот!

Он подбежал к Доминику и оторопел от неожиданности. Последняя полка, та, под которой стоял Доминик, выгнулась вверх; казалось, она вот-вот лопнет! Книги, стоявшие слева и справа от Доминика, были так прижаты друг к другу, что попискивали от негодования, совсем как старушки в переполненном трамвае.

— Что случилось? — спросил Пиня.

«Сдавило меня со всех сторон!» — ответил Доминик.

— Ничего не понимаю, — вновь заговорил Пиня, который, видимо, не расслышал жалобы Доминика.

«Сдавило меня со всех сторон, сдавило», — повторил в отчаянии Доминик.

— Может, я ошибаюсь, — буркнул Пиня, — но мне казалось, когда я ставил слона на полку, там ещё оставалось свободное место.

«Так не хочется прощаться с жизнью...» — плачущим голосом продолжал Доминик.

— Хм, странное дело... — задумался Пиня. — Неужели батареи так греют, что полки высохли и покоробились?

«Сделай что-нибудь, дорогой Пиня! Спаси меня! — запричитал Доминик. — Не хочется погибать в расцвете сил. Погибать... из-за чего? Из-за того, что меня со всех сторон сдавило. Ведь я ещё совсем, совсем молодой... Ты только погляди на меня. Всё ещё у меня на месте. И ноги, и хобот, и хвост, и уши. Сделай что-нибудь, мой дорогой, мой любимый Пиня! Спаси бедного Доминика!»

Из всей этой речи Доминика Пиня не уловил ни слова. Доминик говорил так тихо, что услышать его было невозможно. Наверно, ему только казалось, что он говорит громко, а в действительности он не выдавил из себя ни звука, ни писка.

Так они и говорили, точно двое глухих из присказки. Доминик — своё. Пиня — своё.

— Что же с тобой делать, слон? — спросил Пиня. — Это плохо, что доска впилась тебе в спину. Переставлю тебя на самую последнюю полку. Там тебе ничто не помешает. Переезжай!

Пиня ухватил Доминика обеими руками за передние ноги, изо всех сил потянул к себе. Одним движением он вырвал его из-под полки и освободил от стискивающих с боков книжек. Пиня подержал Доминика в руках и поставил осторожно на самую верхнюю полку.

Доминику сразу стало легче.

«Ах, как тут хорошо! — сказал он, вздыхая. — Я точно заново родился на свет!»

Теперь ему уже ничто не мешало.

«Мир так хорош!» — воскликнул Доминик весело.

— Здесь тебе будет лучше, — сказал Пиня, задумчиво глядя на Доминика. — Полка пустая: с боков давить на тебя ничего не будет, верх тоже открытый, до потолка ещё метра полтора. А потолок, он ведь не такой вредный: не прогнётся, чтобы придавить тебя.

И Пиня вдруг расхохотался как сумасшедший. Он представил себе этот спускающийся вниз потолок, который во что бы то ни стало намерен доставить неприятность его любимцу — белому фарфоровому слону.

VI

Всё выше тянулся Пиня, когда ему приходилось опускать в хобот Доминику очередную порцию пилюль. Но взволновался он по-настоящему только тогда, когда ему впервые пришлось подставить для этого стул.

— Странно... странно... — пробормотал Пиня, соскочив со стула, отошёл на несколько шагов и уставился на Доминика.

— Послушай-ка, слон, ты что, нарочно?