Послушай мое сердце

— О Боже! Оно разбилось! — задыхаясь, сказала Приска, шаря руками под сорочкой.

— Что? Что разбилось? Да что с тобой?

Онемев от удивления, Ундина уставилась на Приску, которая, совершенно обезумев, вырвалась из ее объятий и крутилась волчком, пытаясь отстегнуть узелок от сорочки.

— Что там у тебя внутри?

— Мое яйцо! — сказала Приска дрожащим голосом. И протянула узелок ей. — Вы откройте, я боюсь.

— Яйцо! Несносная девчонка, зачем ты его туда засунула?

— Я его высиживала.

Она с ужасом представляла себе, что окажется внутри свертка.

— Откройте же его! — умоляла она. — Может быть, птенчик был уже готов родиться, уже сформировался… Может, мы еще можем спасти его… положить в инкубатор.

Синьорина Мундула взяла сверток и с большой осторожностью развернула его. Вата была пропитана липкой желтоватой кашицей, которая воняла… воняла… тухлыми яйцами!

— Боже праведный, Приска! Сколько же ты его там держала?

— Больше месяца! — рыдала Приска. — А теперь я его раздавила, да? Он умер?

— О, святая простота! Нет, он не то чтобы умер. Его никогда и не существовало. Где ты взяла это яйцо?

— В клетке. Его мама выкинула его из гнезда.

— Видишь ли, скорее всего, она сделала это не со зла, а потому, что высиживать его было бессмысленно. Это было не оплодотворенное яйцо, из которого получается эмбрион, а потом птенчик… Это было всего-навсего такое яйцо, из которого жарят яичницу…

— А я все это время…

— Да, ты высиживала белок и желток, которые в конце концов испортились. Ты не чувствуешь, как воняет тухлыми яйцами? Ох, Приска, какая же ты дурилка!

Когда объект твоей страсти, вместо того чтобы восхищаться, над тобой смеется — это просто ужасно. На свете нет ничего более унизительного. Приска вытерла слезы тыльной стороной ладони, всхлипнула и попыталась сменить тему.

— Вы говорили, что я могу вас поздравить. Что же случилось с Вами такого прекрасного?

— Я влюблена, девочка моя. И теперь я наконец-то узнала, что он тоже в меня влюблен.

— Кто он?

— Не будь такой бестактной! Мы решили пока никому об этом не рассказывать. Тебе я рассказала, потому что… потому что сегодня я так счастлива, что не могу молчать… А еще потому, что ты мне нравишься; ты такая молчаливая и сдержанная, и я уверена, что ты никому не разболтаешь. Ты ведь правда никому не скажешь, Приска?

— Клянусь! Отсохни у меня язык! — торжественно пообещала Приска, но сама скрестила за спиной пальцы, чтобы клятва была недействительной.

— Впрочем, очень скоро ты все узнаешь, — добавила синьорина Мундула.

— Скажите хотя бы, знаю ли я его.

— Может, и знаешь. А может, и нет, — подмигнула ей Учительница. — Потерпи чуть-чуть! Обещаю, на нашей свадьбе ты будешь держать шлейф. В качестве компенсации за то, что из-за меня разбилось твое яйцо.

— И Элиза тоже. Моя подруга Элиза Маффеи.

— И Элиза тоже. Можешь быть уверена.

Глава шестая, в которой Звева пишет интересное сочинение

— Я думаю, это дядя Казимиро, — сказала Розальба, придирчиво разглядывая свое отражение. — Ай! Больно!

— А ты не верти головой, — ответила Приска, которая пыталась заплести подруге две куцые косички.

— Нет! — сдалась наконец она. — Они еще слишком короткие.

— А я вам говорю, это не он, — вмешалась Элиза. — Если бы это был он, он был бы веселым и довольным. А он в последнее время очень раздражительный… Огрызнулся на бабушку Мариуччу, поссорился с дядей Леопольдо, который взял его галстук без спроса.

— А может, это кто-то не отсюда? Может, иностранец? — предположила Розальба.

— Ковбой… индийский принц…

— Да ладно тебе, Приска! Где бы она их встретила? На собрании преподавателей Технического института?

— Слушайте, — предложила Элиза. — Есть только один способ узнать, кто это. Надо застать их вместе. Когда они целуются, например.

— Надо выследить Ундину, — сказала Розальба.

Но это, конечно, было невозможно. Прежде всего потому, что учительница задавала им с каждым днем все больше билетов, так что на прогулки времени почти не оставалось. К тому же влюбленные, скорее всего, встречаются после ужина, когда девочек отправляют в свои комнаты собирать портфель на завтра и ложиться спать, и можно даже не заикаться о том, чтобы выйти на улицу в это время.

Единственное, что они могут сделать, — это смотреть во все глаза и слушать во все уши.

В школе девочкам приходилось с такой скоростью писать и переписывать бесконечные билеты, что они едва успевали перевести дух. Между Подлизами и Сорванцами поневоле установилось перемирие.

Только Звева как будто совсем не участвовала в этой гонке. Написав несколько страниц, она начинала вертеться за партой, жаловаться, что ей скучно что у нее вспотели руки, что на пальцах мозоли, что обломался кончик пера, что у нее свело ногу судорогой…

«И чего она придумывает? — с презрением думала Приска. — Если бы я была учительницей, я бы не верила ни одному ее слову…»

Но учительница ей верила или делала вид, что верит.

— Иди в коридор размять ноги, дорогая. Эмилия Дамиани даст тебе тетрадку переписать дома.