Послушай мое сердце

АПРЕЛЬ

Глава первая, в которой Приска распрощалась с Олимпией

15 апреля, в Вербное воскресенье, Приска в последний раз навещала старушку Олимпию. Она не стала ей рассказывать о том, что больше не придет, потому что на Пасху заканчивается ее обязательство перед дядей Леопольдо: бывшая медсестра ничего об этом не знала и думала, что Приска навещает ее по доброте душевной. Вместо этого Приска объяснила, что перепрыгивает через пятый класс и ей надо в два раза больше заниматься перед экзаменом. А еще рассказала Олимпии о том, что ходит заниматься к синьорине Мундуле.

— Ну как? Нравится тебе эта плутовка Ундина? — оживилась Олимпия.

Плутовка? Неужели они говорят об одном и том же человеке? Эта женщина, такая мудрая, такая уравновешенная, которая двигается с таким гармоничным и спокойным изяществом, и вдруг плутовка? Удивление Приски было таким заметным, что Олимпия рассмеялась.

— Я ведь знаю ее с рождения, и она для меня все еще ребенок. Мы с Мундула дальние родственники, и ее мама — моя лучшая подруга с самого детства. Маленькая Ундина была страшная хулиганка и всегда играла в мальчишеские игры. Настоящий ураган! Она вечно бегала с мячом и затевала драки со всеми уличными мальчишками, которые, конечно, страшно ее колотили. А какая дерзкая была! Ее маме так и не удалось научить ее, что ребенок должен беспрекословно слушаться взрослых и, если на него кричат, должен молчать… Просто чума, говорю тебе! Кто бы мог подумать, что она станет такой прилежной, выиграет все эти стипендии и поступит в Университет.

Приска слушала как завороженная. До сих пор она никогда не задумывалась о том, что ее богиня тоже когда-то была маленькой девочкой, как она сама. Ей всегда с трудом удавалось представить, что взрослые раньше были детьми. Маленькая Ундина… как бы ей хотелось с ней познакомиться! Они бы наверняка подружились!

— У тебя нет ее детской фотографии? — спросила она.

— Должна быть где-то. Принеси-ка мне альбом из шкафа. Он на первой полке справа… Или нет. Погоди. Он у меня тут на тумбочке. Вчера заходил доктор и тоже захотел посмотреть его.

Приска была так взволнована, ей так не терпелось посмотреть, какое лицо было у Ундины в детстве, что она не обратила внимание на этого «доктора».

Олимпия бережно перелистывала картонные страницы, обклеенные фотографиями…

— Вот! Она должна быть тут. У нее была конфирмация в один день с моей племянницей Адой.

Кудрявая темноволосая Ада с длинной белой лентой на лбу, на которой держалась вуаль, улыбалась. Но вместо фотографии Ундины на листе остались только четыре липких треугольника по углам более светлого прямоугольника.

— Она оторвалась! Эти ушки ни к чему не годны, — сказала Олимпия. — Поищи-ка на полу. Она должна была упасть куда-то сюда.

Приска встала на четвереньки и стала искать под кроватью, под креслом Олимпии, под тумбочкой. Она даже приподняла края истертого пыльного ковра. Но фотографии и след простыл.

— Она, наверное, еще раньше отклеилась, — сказала Олимпия. — Знала бы ты, сколько всего находит моя сестра на дне под ящиками, когда делает генеральную уборку! Столько вещей там прячется!

Приска хотела было сразу поискать в шкафу, но Олимпия сказала:

— Да брось: ящики тяжелые, ты одна не справишься. Я покажу ее тебе в следующий раз.

И в утешение она рассказала Приске историю, которая случилась много лет назад, когда кум синьора Мундулы, который был пастухом в Озуни, подарил ему к Пасхе ягненка.

Он привел его в Вербное воскресенье, чтобы девочка могла поиграть с ним до того, как его зарежут и съедят. Он был такой маленький, что еще не умел щипать траву, и им приходилось поить его молоком из бутылочки. Кормила его Ундина, и ягненок считал, что она его мама, и бегал за ней по всему дому, тыкаясь лбом в ноги, чтобы показать, как он ее любит. Она помыла его в ушате, чтобы он стал белым-пребелым, и повязала ему на шею голубую ленточку с прошлогоднего пасхального яйца. Когда она выходила гулять на улицу, она брала ягненка на руки, потому что он не умел спускаться по лестнице. Поводок ему был не нужен, потому что он не убегал, а ходил за ней по пятам, и если она делала вид, что уходит, он бросался за ней, жалобно блея. Ундина не поняла еще, что ягненку суждено оказаться в духовке к пасхальному ужину. Но вечером в Великую пятницу, когда они мыли посуду после ужина, мама сказала ей:

— А из шкуры ягненка мы сделаем тебе симпатичный коврик, будет лежать перед твоей кроватью.