Послушник

И наконец, четвертая партия, очень осторожно, но твердо выступающая за заключение мира с англичанами. Эти признают силу англичан, не верят в союз с бургундцами, отчетливо сомневаются в грядущей победе, поэтому предлагают начать мирные переговоры с захватчиками. Максимум возможного, чего они надеются добиться, это выделение дофину в пожизненное владение юга Франции с последующей передачей земель английскому королю после смерти Карла. Глава капитулянтов – канцлер дофина герцог Ла Тремуай. Ведет он себя очень осторожно, не позволяя откровенных заявлений и резких действий.

Да и прочие партии интригуют достаточно осторожно, без смертоубийств, отравлений и тому подобных эксцессов. Бодрящая атмосфера мирного соревнования невольно расслабляет, а потому первым тревожным звоночком для меня послужила попытка отравить Жанну.

Я въехал в ворота замок Кудре уже глубокой ночью, так как накануне вечером в придорожной таверне встречался с одним из осведомителей. Тот принес любопытные вести: в замке Трелонж тайно встретились сторонники партии войны. Как обычно, я сполна заплатил способному молодому человеку, секретарю одного из баронов, за подробное изложение обсуждаемых на встрече вопросов.

Не прошло и часа, как я уже общался с белошвейкой, которая обшивает любовницу графа Бордо, одного из видных вождей партии мира. Как оказалось, накануне тот выехал на срочную встречу к давнему единомышленнику, маркизу де Тургдул. Под предлогом охоты на изрядно расплодившихся оленей туда же съехались прочие сторонники партии мира.

Белошвейка с удовольствием взяла деньги, кокетливо хихикнула и тут же намекнула на возможность провести ночь любви. Нежно потрепав ее по круглой упругой щечке, я заверил ветреницу, что именно сегодня Родина зовет меня на подвиг, но потом, потом! Скривив пухлые губки, та кисло попрощалась. Беда с этими женщинами, обязательно им требуется завлечь всех обладателей штанов и обтягивающих трико в радиусе трех миль вокруг. Подобным образом даже самые достойные из этого суетного племени юбочных поддерживают веру в собственную неотразимость, привлекательность и красоту.

Я трясся в темноте на своем гнедом, со смутным недоумением пытаясь разобраться, отчего в последнее время меня перестали привлекать многочисленные красотки, которыми так славится Франция. Очевидно, слишком много работаю, решил я наконец, выбросил мешающую мысль из головы и вновь начал анализировать добытые сведения.

Оставшиеся полночи я проворочался, пытаясь понять, отчего оживились все партии и чем это грозит Жанне, явной причине поднявшейся суеты. Задремал я ближе к утру, но через час проснулся, разбуженный хозяйственной суетой во дворе. Следующие десять минут жизни я решил посвятить метанию ножей в нарисованную с внутренней стороны двери мишень.

Баловство – скажет кто-то и будет совершенно не прав.

Разумеется, та далекая эпоха, когда у меня десять минут и за время не считались, безвозвратно прошла. Но никогда не знаешь, какое из умений спасет тебе оставшиеся тридцать – сорок лет жизни, а потому я безуспешно пытался из лежачего положения поразить мишень точно в левый глаз, так как каждому известно, что после этого жертва даже вскрикнуть не может. Дверь в комнату с треском распахнулась, внутрь, как камень из пращи, влетел секретарь Жанны, сьер Луи де Конт. На свистнувший рядом с ухом клинок юноша, обычно трепетно относившийся к своему здоровью, и внимания не обратил.

Я только глянул на бледное лицо с трясущимися губами, струящийся пот и вытаращенные как у камбалы глаза, как мигом проснулся. Спустя ровно три секунды я с медицинской сумкой пушечным ядром вылетел из комнаты, сбив с ног не успевшего посторониться секретаря и, как был, в одном белье гигантскими скачками понесся к покоям Жанны.

«Боже, – успел я подумать на бегу, – лишь бы успеть… самую большую… три самых огромных свечи! Помоги, не дай опоздать!»

Я ворвался в комнату Жанны как ураган. Разумеется, первое, что я увидел, были ее широко распахнутые глаза. Секунду я ошарашенно хватал ртом теплый, напоенный цветочными ароматами воздух, затем выхватил у замершего слуги поднос, уронив все блюда на пол, и целомудренно им прикрылся.

– Кхм, – скептически высказался Жак, самый старший «брат», белесые брови баварец изогнул самым ироничным образом.

Средний деликатно промолчал, тут же отвернулся к столу.

– Убью его, – яростно крикнул я, – прямо вот сейчас найду и убью! Придурок ворвался ко мне с таким лицом, что я подумал… подумал… впрочем, уже неважно, что именно я подумал. Разрешите откланяться.

– Неужели побеспокоились обо мне? – хмуро поинтересовалась Жанна. – С чего бы вдруг?

– Работа такая, – мрачно отозвался я, задом пятясь к входной двери: кому приятно, когда выставляешь себя дураком на всеобщее обозрение? Сам-то все про себя прекрасно понимаешь, но в душе всегда надеешься, что окружающие не успели тебя до конца раскусить. Зачем же облегчать им работу, пусть сами попотеют, попыхтят, поломают над твоим поведением голову.

– Подойди сюда, лекарь, – сухо произнес средний «брат» и кивком показал: – Взгляни.