Послушник

Килограммовая металлическая стрела, что еще зовется болтом, покидает ложе арбалета со скоростью двухсот километров в час. Сила удара в упор такова, что нападающего отбрасывает к стене, где он и остается висеть пришпиленным, что твой жук на булавке.

— Двое уже убиты, — констатирую я холодно, глянув глаза в глаза Хорьку, — вновь предлагаю сдаться.

— На том свете предложишь, — шипит тот. Некоторое время мы ломаем друг друга взглядами, затем убийца пружинисто прыгает ко мне, пытаясь достать первым же ударом меча. На такие штучки меня не поймаешь, этот финт я проходил. Я отбиваю бритвенной остроты лезвие в сторону, в отместку пытаюсь пнуть противника в пах, но еле успеваю отдернуть ногу: в левой руке у Хорька как по волшебству возникает дага. Короткий клинок с толстым лезвием и длинной гардой имеет вид трезубца. Им исключительно удобно ловить и ломать чужой меч, но при нужде дага вполне годится, чтобы обезножить противника.

Воины, которые бьются двумя клинками сразу, встречаются лишь в кино. В реальной жизни два меча одинаковой длины постоянно задевали бы друг друга, опасно замедляя движения и сбивая рисунок боя. Столетия непрерывных войн выработали иной стандарт, когда в одной руке зажат длинный клинок, а в другой — короткий. Так принято сражаться не только в Европе, на другом конце света двумя мечами бьются японские рыцари, самураи.

К сожалению, я знаком с подобной манерой фехтования лишь понаслышке, ведь знать все на свете невозможно. Вам признаюсь, что сразу почувствовал Хорька более опасным из двух оставшихся в живых убийц. Будь моя воля, ему бы висеть на стене, пришпиленным арбалетным болтом, а с тем коротышкой я бы как-нибудь справился... Увы, в поединщики мне достается мастер клинка.

Убийца гоняет меня по всей спальне, играя как кот с мышью, пока не зажимает в углу. Я давно лишился меча, сейчас он валяется в противоположном углу комнаты, столь же недостижимый, как если бы висел у Хорька на поясе. А удары с трудом я парирую двумя кинжалами, какие обронил Лягушачий Рот... поправка, уже одним кинжалом, второй отправляется в дальний угол, к моему клинку.

На оскаленном лице появляется победная улыбка, а я понимаю, что конец близок. В тот момент, когда убийца с торжествующим ревом заносит меч над головой, его рука волшебным образом отделяется от туловища вместе с плечом. Обдавая водопадами крови, умирающий рушится прямо на меня. Я с усилием спихиваю с себя тяжелое тело, кое-как выпрямляюсь на подгибающихся ногах.

— Какого черта! Что вы здесь делаете? — с яростью сиплю я.

— Неужели даже спасибо не скажешь? — поражается старший из «братьев», Жак.

За его спиной довольно скалят крупные, как у жеребцов, зубы двое остальных, с легкостью помахивая гигантскими двуручными топорами. Из-за широких, плотно обтянутых кольчугами плеч выглядывают встревоженные лица воинов.

— Это Жанна нас послала, — гудит «братец» Жан. Рык заполняет всю комнату, заставив испуганно дребезжать чудом уцелевшее стекло.

— А мы не хотели идти, так погнала силой, — басовито жалуется младшенький, Пьер.

— Правильно не хотели, — отрезаю я. — Она ж дитя совсем, думает чем угодно, только не головой. А вы ее оставили без охраны!

Баварцы переглядываются с непонятной мне ухмылкой, но из разгромленной спальни не выходят. Тупо пялятся на меня с явным чувством превосходства живой горы мышц перед обыкновенным человеком. Да, я знаю, что троица проникших в замок убийц любому из них на один кутний зуб, ну и что с того? Я тоже с ними справился... почти.

Охая от боли, я принимаюсь бережно ощупывать себя на предмет ранений. В горячке боя многого не замечаешь, зато потом за все пропущенные удары организм воздает тебе сторицей, на недели отправляя в кровать. Попутно я продолжаю яростно комментировать низкие морально-психологические качества братьев, которые как дрессированные тюлени выполняют любой каприз «взбалмошной девчонки».

— Да как у вас рука поднялась бросить эту дуру одну? Что, если в замок пробралась не одна группа убийц, а несколько? — рычу я. — Живо туда!

Краем глаза я ловлю перед собой какое-то движение, инстинктивно вскидываю голову. Злобное мое бормотание как ножом обрезает. Пока я ругался и чесался, телохранители успели раздвинуться в стороны, и из-за широченных спин выступила вперед Она.

В белых как снег доспехах, с маленькой секирой в руке, девушка выглядит... божественно. Я захлопываю отвисшую челюсть, непосильным напряжением выпрямляюсь во весь рост. Жанна внимательно оглядывает меня, легкая морщинка на лбу исчезает так быстро, что я решаю: почудилось; в зеленых, как весенняя трава, глазах блестит насмешливая искра.

— Решила проверить, как тут моя спальня, — сообщает она буднично. — А отчего тут так не прибрано?