Послушник

А вас когда-нибудь лупили дамской сумочкой по голове, пинали острым каблуком в голень? Ах, оставьте эти разговоры о прекрасных томных женщинах, те изнеженные красотки остались в веке девятнадцатом. Ныне в ходу у дам совсем иной имидж, я полагаю, слово «акулы» никого не заденет?

Мне не надо доказывать, как опасны женщины, дело тут в чистой физиологии. Мудрая природа недаром создала два пола. На мужчине извечно лежит проклятье переменчивости, генетически он менее стабилен, чем женщины. Сделано это для того, чтобы род человеческий не застывал куском льда, а постоянно прогрессировал.

На женщинах лежит проклятие стабильности. Так и должно быть, ведь выносить и родить ребенка значит, что за девять месяцев в твоем организме последовательно и параллельно включаются десятки, даже сотни тысяч сложнейших биохимических процессов. Никакие быстрые мутации здесь в принципе не допустимы! Если бы и женщины менялись с той же быстротой, что и мужчины, род человеческий давным-давно мог прерваться.

Еще древние заметили, что мужчины вечно рвутся за горизонт, чему женщины предпочитают дом и семью. Мужчины — это надутые ветром паруса, женщины — руль и балласт в трюме, что удерживают корабль человечества от опрокидывания.

Потому женщины гораздо ближе к нашему животному предку, они просто намного медленнее менялись, вот и все. По самой сущности женщины гораздо консервативнее, именно в том их сила. Дарящие жизнь без особых сомнений могут ее и отнять. И отнимают, а вы как думали?

Пока я размышляю, наставник пытается мне объяснить про интриги, главное оружие женщин.

— Тонко пущенные слухи, — вещает он, — вовремя поднятая в изумлении бровь способны погубить не менее надежно, чем яд в стакане с вином.

Как же здесь патриархально, беззаботно живут мужчины! Им пока не надо опасаться женщин-камикадзе, обвинений в сексизме и домогательствах, назойливой рекламы прокладок и чудотворных кремов, а также прочих угроз эпохи глобализма.

В один из дней меня вызывают ко второму секретарю господина аббата, мэтру Реклю. Два года назад мэтр в числе первых окончил Сорбонну по специальности право, тут же был приглашен в аббатство. Это молодой, лет тридцати стройный господин с открытым радушным лицом и плутоватыми глазами. Одет он скромно, но не без доли щегольства. Вдобавок мэтр Реклю большой женолюб. Собственно, на этой почве мы и познакомились, моя свинцовая примочка от синяков, как обычно, не подвела, а следы побоев, полученных от вернувшегося с полпути мужа, исчезли как по волшебству.

С видом важным до чрезвычайности недавний пациент объявляет, что научит меня правильной работе с документами. Я послушно киваю: умный напьется и из лужи, а тут передо мной присутствует прямо светоч из среды адвокатов.

— Что является для нас самым важным? — надув щеки, осведомляется мэтр Реклю.

— Из всех наук важнейшими для французов являются бильярд, вино и домино, — негромко отзываюсь я.

— Самыми важными являются сфрагистика, дипломатика и каллиграфия, — с победным видом заключает мэтр, высокомерно пропустив мимо ушей комментарий.

— Куда-куда вы меня послали? — с самым невинным видом осведомляюсь я.

— В школу для неучей, господин лекарь. При любом монастыре есть такая, в том числе и при нашем, — с легкостью отбривает месье второй секретарь.

Ну разве переспоришь такого?

— Хорошо, — сдаюсь я, — давай поподробнее.

— Изволь. Сфрагистика — это наука о печатях. Виды печатей, в каких случаях и для чего применяется каждая из них и, что для нас самое главное... — Мэтр выжидательно смотрит на меня.

— Как их подделывать? — после недолгого раздумья откликаюсь я.

— Верно, в самую точку!

— А дипломатика — это наука об отношениях с иностранными державами, как правильнее ввести их в заблуждение, чтобы получить преимущество? — небрежно бросаю я, но попадаю пальцем в небо.

Хорошо еще, что удержался и не ляпнул про вербовку, перевербовку и агентурное добывание. Мог бы рассказать про послов, первых и вторых секретарей посольств, вдобавок до кучи приплести сюда и военных атташе. Каждый, кто пролистал хоть пару современных триллеров и неделю посмотрел телевизор, еще и не такие слова знает.

Как оказалось, дипломатика — это наука, изучающая документы. Самая важная ее часть — как их правильно подделывать, чтобы нельзя было отличить от настоящих. А в идеале, надо на таком высоком уровне исполнять бумагу, чтобы на ее фоне любой оригинал выглядел неумелой попыткой фальсификации. Логически продолжая мысль мэтра Реклю, я прихожу к совершенно правильному выводу, что каллиграфия в его понимании — это наука о том, как правильно подделать чужой почерк. Разумеется, подделывать надо так и только так, чтобы владелец почерка в недоумении чесал затылок, пытаясь припомнить, когда же накарябал это послание!