Послушник

— Он жив, тот мерзавец, прячется где-то здесь, в камышах! — кричит обиженный арбалетчик. — Ищите его внимательнее, господа.

— Эй, не твоя ли там бултыхается стрела? — любопытствует кто-то из невидимых мне стрелков.

— Нет, уж я ни за что не промахнусь!

Ноющего пажа подзатыльником провожают в воду, его появление вызывает гомерический хохот. Искомая красная стрела насквозь пронзила довольно крупную рьабину, какую я вообще-то берег себе на обед.

— Рыболов! — стонут от смеха стрелки. — Отважный охотник на селедок! Он в китобои готовится, как руку набьет, так сразу и отправится в океан!

Вдоволь повеселившись, довольная собой компания срывается с места, на берегу вновь воцаряется сонное спокойствие. Когда все стихает, я осторожно убираю руку со рта умирающего англичанина.

— Кто это? — слабо шепчет он. На подобный вопрос так сразу и не ответишь. Я выбираю самый простой вариант.

— Друг, — пожимаю я плечами.

— Где мои спутники?

— Убиты.

— А где мы находимся?

Эк он соскучился по беседе, прямо трехлетний ребенок. Уйма вопросов накопилась, пока бежал от охотников.

— Где, где, — бурчу я, — в пещере, вот где. Раненый с немалой силой хватает меня за плечо.

Хватка у него железная, очевидно, еще один рыцарь на мою голову.

— Пообещай, — требовательно сипит он.

— Чего пообещать?

— Что доставишь письмо по назначению, а там получишь золото, много золота!

— Кому я должен доставить письмо? — Мне и в самом деле любопытно. Если умирающий просит так настойчиво, значит, дело важное.

— Господину Батисту Грандену, мэру города Бурбон.

— Согласен, — просто говорю я. — Где письмо-то?

Как я и опасался, на самом интересном месте раненый замолкает. Отмучился, бедолага. Убедившись, что на сей раз в засаде никого не осталось, вытаскиваю тело на берег, скидываю с себя всю одежду, выжимаю и развешиваю на кустах. Пока теплый весенний ветер и жаркое солнце дружно сушат мои пожитки, я тщательно обыскиваю труп. Искомое письмо в плотном двойном конверте бережно зашито в подкладку камзола. С интересом изучаю текст, по мере того как я вникаю в суть, брови ползут все выше и выше.

В письме нет ровным счетом ничего предосудительного! Зачем тогда англичанам везти мэру крупного города, который поддерживает дофина Карла, письмо от некоего господина Фердинанда к какому-то господину Монтескье? Применен ли здесь шифр, или нечто попроще? Помнится, есть такой детский метод — писать молоком между строк. Внешне ничего не заметно, но если подержать написанное над огнем... Я осторожно беру письмо за кончики, долго держу над разожженным пламенем, ничего не выходит.

— Секунду, — говорю я, аккуратно расправляю конверт из-под письма, подношу получившийся бумажный лист к костру.

Делаю это из чистой дотошности, на всякий случай. Если письмо зашифровано, мне самому никогда не справиться с разгадкой. Но пытаться хоть что-то сделать я просто обязан. А потому медленно проявляющиеся желтоватые строчки на внутренней стороне конверта служат мне заслуженным подарком. С интересом я вчитываюсь в послание, глаза округляются, а челюсть медленно отвисает.

— Значит... — медленно шепчу я.

— ... вот что они задумали, — задумчиво отзывается наставник, в пятый раз проглядывая тайное послание. — Весьма любопытно.

Он бережно складывает письмо, безо всякого выражения смотрит на меня. Долго смотрит, минут пять. Не понимаю, в чем тут дело, но сижу спокойно. Может, это у наставника медитация такая, смотришь на приятного тебе человека и с усилием заставляешь себя любить окружающих? Ведь обещал же Господь помиловать Содом и Гоморру, если там найдется хоть десяток праведников, так почему не возлюбить все человечество разом, если уж тебе несказанно повезло с учеником?

— Повтори-ка еще раз, с самого начала, — приказывает отец Бартимеус. По мере очередного пересказа он то и дело задает сбивающие вопросы, уточняет каждую деталь.

Наконец понимаю: меня подозревают в том, что я двойной агент, а якобы перехваченная депеша подсунута, чтобы ввести французов в заблуждение. По окончании трехчасового допроса он отправляет меня в комнату, где я в полном одиночестве провожу остаток дня. Едва завидев кровать, я тут же рушусь на нее как подкошенный, еле успев скинуть одежду. Сплю без задних ног, поскольку по пути к аббатству загнал двух лошадей, последняя пала за две мили до ворот, потому я неплохо пробежался.

Наутро меня вызывают к отцу настоятелю господину Гаспару де Ортону. Пока я монотонно пересказываю все, что случилось, в двадцатый раз, аббат угрюмо молчит. Неподвижен и безгласен присутствующий в кабинете секретарь аббата, мой наставник.

— Почему ты счел это письмо столь важным? — холодно интересуется отец настоятель.

— Потому что от мэра Бурбона требуют немедленно закрыть ворота перед дофином Карлом, — отзываюсь я. — А при известии о взятии Орлеана, какое случится не позже чем через два месяца, немедленно поднять английский флаг.

— Ну и что?

— Похоже, англичане намереваются стянуть крупные силы к Орлеану, а затем взять город одним решительным штурмом.