Послушник дьявола

— Я был молод и глуп, — объявил Мэриет со снисходительностью мудреца к зеленому мальчишке, каким был, когда прятал на своей измученной груди ленточку — память о девушке, которая потом при всех бесстыдно обвинила его в убийстве и воровстве. — А ты помнишь, что я только пару раз назвал тебя «брат»? Я изо всех сил старался привыкнуть к такому обращению. Но это было не то, что я чувствовал, и не то, что мне хотелось сказать. А в результате, кажется, мне придется говорить Марку «отец мой», хотя именно о нем я всегда буду думать как о брате. Мне по многим причинам очень нужна была отцовская забота. Ты позволишь мне считать тебя… и так называть, как… как мне хотелось тогда?

— Сын мой Мэриет, — с жаром проговорил тронутый Кадфаэль, поднялся, обнял юношу и запечатлел на его щеке, гладкой и прохладной с мороза, соответствующий моменту звучный родственный поцелуй. — Ты — мой родственник, и добро пожаловать, когда бы тебе ни потребовалось. И помни, я валлиец, так что это на всю жизнь. Ты удовлетворен?

Мэриет поцеловал Кадфаэля в ответ очень торжественно и горячо, его холодные губы, прикоснувшись к щеке монаха, запылали. Но у него оставалась еще одна просьба, и, схватив своего названного отца за руку, он поспешил высказать ее:

— Пожалуйста, будь добр к моему брату, пока он здесь. Ему это еще нужнее, чем когда-либо было нужно мне.

Отошедшему благоразумно в тень, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, Кадфаэлю показалось, что он услышал короткий легкий смешок, который издала Айсуда; сам он смиренно вздохнул. Ни того ни другого Мэриет не уловил.

— Дитя мое, — произнес Кадфаэль, качая головой при виде такой безрассудно упрямой привязанности, однако, вполне благодушно, — ты либо глупец, либо святой, а я сейчас не настроен терпеть ни то ни другое. Но ради мира и покоя — буду, буду! Все, что смогу, я сделаю. А теперь убирайтесь! Забери его, девочка, и дайте мне погасить жаровню и запереть сарайчик, а то я опоздаю к повечерию!