Посмертная маска любви

Надо ли говорить, что эта дама видела во мне лишь неразумного преступника, который бестолково запирается, не желая признавать очевидные вещи, вместо того чтобы честно признаться в содеянном и предстать перед «нашим советским судом, самым гуманным судом в мире». Естественно, не желал признаваться в том, чего не совершал, и внутренне уже начал готовиться к ВМН (высшей мере наказания).

При первом же романтическом свидании в прелестной комнатке, на окнах которой по дикой фантазии архитектора были вмонтированы решетки с палец толщиной, Молодцова Т.Г. предъявила мне обвинение, подписанное прокурором, и мягко, в деликатной форме дала понять, что дело, считай, уже раскрыто и доказано и осталось только выполнить кое-какие не имеющие особого значения формальности — ведь меня застукали, как говорится, с поличным. В СИЗО добрые люди, имевшие три и более ходки на зону, научили меня, как нужно вести себя со «следаками», самое благоразумное — запираться во всем, даже в очевидных вещах, иначе расколют и, как пить дать, повесят чужой «мокряк».

И я добросовестно запирался. Нет, я, конечно, сознался в проникновении в чужую квартиру, в похищении продуктов из холодильника, в незаконном использовании чужого душа, но только не в убийстве. В чем угодно, только не в убийстве.

— Послушайте, Копцев, — мягко втолковывала Молодцова, фамильярно выпуская струю дыма прямо мне в лицо, — при вынесении приговора суд учтет ваше чистосердечное признание и искреннее раскаяние…

— При вынесении смертного приговора? — с дрожью в голосе уточнял я, и от безысходности меня бросало то в жар, то в холод.

— Ну зачем же так сразу? — слабо протестовала Татьяна Георгиевна. — Вам грозит всего от семи до двенадцати, если удастся доказать умышленное убийство. Законы у нас мягкие… При хорошем поведении вам могут назначить и место заключения поближе к дому, и колонию общего режима, и свидания дадут. Вы ведь литератор?

— Да вроде бы, — уныло признался я.

— Будете писать заметки в местную многотиражку «На свободу — с чистой совестью», и вам сбавят года три за хорошее поведение. Вернетесь лет через… восемь честным человеком… Хотя я лично в это мало верю, — закончила она пессимистически.

— Да не убивал я его! — со слезой в голосе кричал я, в порыве искренности стуча себя кулаком в грудь. — Понимаете, не убивал! Он был мой друг, с чего бы это я стал его убивать?

— А иконка, мой юный друг, иконка? Иконка-то пропала! — сардонически улыбаясь моей истерике, парировала Т.Г. — Ценная икона! — Она посмотрела на листочек. — «Благовещение Божьей Матери», автор предположительно Дионисий, конец пятнадцатого — начало шестнадцатого века… А, что скажете, Сергей Владимирович?

— Ну и куда, по-вашему, я ее дел?

— Сообщнику передали.

— А что, у меня и сообщник был? — удивился я.

— Очевидно, да.

— И кто же он, позвольте узнать?

— Вам виднее, милый юноша, вам виднее, — ласково, как мать родная, улыбалась Т.Г.

В отчаянии я чуть было не схватился руками за волосы.

— Послушайте, но ведь должны же быть какие-нибудь отпечатки пальцев, следы… Ну не может же быть так, чтобы ничего не осталось!

— Конечно есть, Сергей Викторович, — еще нежнее улыбалась Т.Г., — ваши отпечатки и ваши следы. Самое главное — это отпечатки пальцев на орудии убийства, спортивном арбалете. Эта улика стоит всех прочих, и слава Богу, что вы даже не потрудились ее уничтожить. Кроме того, вы нечаянно наступили в лужу крови и ваши прекрасные четкие следы зафиксированы вот на этих фотографиях.

Она протянула мне пачку черно-белых снимков.

— Но послушайте, — защищался я, — я же вам объясняю, как все было… Я пришел к своему другу за вещами…

— Странная манера ходить к друзьям через окна… К тому же через те, которые находятся на сигнализации, — заметила Молодцова. — Но это так, к слову… Извините, я прервала вас, продолжайте, продолжайте…

— Я не знал, что они на сигнализации, — оправдывался я. — Иначе черта с два полез туда…

— Еще бы!

— Да поймите же, я не знал, что Рината убили, просто не заметил. Иначе ни за что бы я тогда не остался там, в одной квартире с трупом, и хрен тогда ваши ребята меня поймали бы. Сначала я принял душ, а потом только наткнулся на мертвое тело. Поверьте мне, в квартире никого не было… Я увидел, что Ринат мертв, и даже не понял отчего… А потом нашел этот огромный лук…

— Арбалет. Спортивный арбалет…

— Ну да… И взял его в руки, чтобы рассмотреть, что это за штука такая. Поэтому на нем есть отпечатки пальцев, понимаете?

— А как же!

— А следы я на полу оставил, когда пробирался в темноте по комнате. Я же не знал, что там лужа крови.

— Вот как? — холодно заметила Молодцова. — Предлагаю вам иную версию ваших подвигов. Хотите?

— Валяйте, — уныло согласился я.

— Вы приходите к своему другу днем, когда он работает над рисунками. Видите, что он один, ситуация благоприятная, знаете, что у него хранится старинная икона огромной ценности. Ведь один из ваших друзей, священник Амвросий, также погибший при загадочных обстоятельствах, наверное, говорил вам о ней, когда вы гостили у него в Троепольском?