Посмертно. Нож в рукаве

— Слышь, Утбурд, она тебя, как бычьи яйца, готовить собирается. У меня мамка так готовила. Вкусно получалось.

— Я догадался. Насчет яиц, — карлик хмыкнул. — Язык у тебя, Аша, — разве что гной не капает. Даже не пойму — то ли ты все детство в борделе солдатском провела, то ли с теми «деловыми» гуляла, о которых мы и не слыхивали. А может, это у тебя все сразу случилось? Раз ты еще и грамотная, так записывала бы за собой. Флешка, бомжом оплеванная, — это что такое?

— В старости словарь издам, — буркнула Даша. — Тогда узнаешь. А Эле цеплять не смейте.

— Да поняли, — Утбурд примирительно поднял ладонь. — Не ори. Кто знал, что ты ее мамой называешь? Для нас Перчатки — сказка совсем старая. Чего мы их поминать будем? Ругаться ты умеешь. От страха штанишки не мочишь. Должны мы знать, с кем Костяк снюхался? Нам, может, еще работать вместе.

— Я одна работаю, — категорично заверила Даша. — Уж не обессудьте, привычка у меня с детства.

— Да что можно в банях делать? — с интересом спросил Сом. — Там и медяка в день не заработаешь.

— Если читать-писать умеешь, в любом месте заработаешь, — пояснила Даша.

— Что там, в бабской половине, писать? — вопросил Малыш, плотнее прижимая к себе Мааре. — Расскажи, не кочевряжься. Я в женских банях в жизни не бывал.

— Приходи, — пригласила Даша. — Я тебе юбку дам и помаду. Тебя без вопросов пустят.

Теперь заржал весь стол. Малыш выражал готовность отправиться в рискованный поход хоть сейчас. Мааре, смеясь, пыталась соорудить дамскую прическу из его длинных волос.

В комнату заглянул сердитый Виг:

— Что расшумелись? Подождать, пока мы с Гвоздем поговорим, не можете? Вы еще песни хором поорите.

— Тс-с, — зашипел на товарищей Утбурд, — Гвоздь шума не любит. Давайте выпьем, раз в стаканах что-то есть.

Даша жадно глотнула теплого кальвадоса. От запоздалого страха мурашки бегали по ногам. Если бы не выдержала, за нож схватилась? Булькала бы сейчас мордой в пустое блюдо, взрезанным горлом пузыри пускала. Ой, Эле, куда ты меня пустила?

Когда в комнату влетел Костяк, девушка глянула на него очень холодно.

— Что вы здесь шумели? — хрипло спросил Лохматый.

— Ты чего вспотел? — невинно удивился Утбурд. — Все нормально. Нас твоя Аша обещала бычьими яйцами угостить. Так расписывала, аж слюни текли…

* * *

Возвращалась Даша под утро. Ноги слегка заплетались, но чувствовала себя девушка великолепно. За Лохматого так удобно цепляться, воздух чудесно свеж, и главное — завтра не нужно ни с кем чужим встречаться. «Деловые» оказались ребятами не такими уж страшными, но и без их общества Даша вполне могла обойтись.

— Уф, как хорошо на свежем воздухе. — Девушка привалилась плечом к крепкому забору, за которым темнели склады королевских мастерских. — Еще хорошо, что в «Треснувшей ложке» не курят.

— Чего? — насторожился Костяк.

— Чего-чего… Хорошо гулять, говорю. — Даша засмеялась.

— Завтра у тебя голова раскалываться будет. Меня начнешь крыть всеми своими заковыристыми словечками.

— Так то завтра будет. И я почти не пьяная. Люблю я гулять.

— А не страшно?

— Страшно? После попойки с твоими жуликами? Чего мне бояться?

— Ну смотри, темнота какая, будто в брюхе у аванка. Люди по домам сидят, запершись. Даже стражи нет. Одни дарки за добычей охотятся.

— Я добыча мелкая, непитательная. Да я и не слышала, чтобы дарки в городе людей жрали.

— Не слышала, потому что слышать не хочешь. Каждую ночь люди пропадают. Или мертвецами поутру оказываются.

— Мертвецами — это понятно, — Даша похлопала парня по боку, где под жилетом прятался короткий меч, который Лохматый почему-то именовал дагой. — Мертвецы не переведутся, пока злодеи «деловые» из города не исчезнут.

— Это ты зря. Серебро ребята и вправду любят, а мертвяки нам не нужны. Мы человечину не готовим. Даже с луком и кориандром.

Даша хихикнула:

— Настучали уже?

Лохматый вздохнул:

— Смелая ты бываешь до умопомрачения. А иногда тени боишься.

— Ты меня не пугай, тогда я и бояться не буду.

— Я тебя пугать не хочу. Я тебя поцеловать хочу, — пробормотал Костяк.

Поцеловать себя Даша позволила. Губы у Лохматого были горячие, жадные. И пах он как обычно — сыромятной кожей. Вообще-то было приятно. Но Даша оказалась прижатой к забору, и пришлось упираться парню в грудь. Костяк замер и прошептал:

— Тебе нравится быть красивой?

— Красивой — не знаю, не пробовала. А такой, как сейчас, — неплохо. Мне в штанах удобно.

— Штанах? Не уверен, что то, что ты на себя натянула, называется штанами. Штаны — это то, что я ношу. Почему ты всегда не хочешь быть такой? Яркой, красивой, нахальной?

— Не хочу, чтобы меня каждый день пытались расплющить по забору, — пояснила Даша. — И хорошо, что в штанишках я труднодоступна для всяких там балбесов.

Лохматый чуть отстранился:

— Ну, в тот раз я не вытерпел. Я извинился. Я понял. Что ты еще хочешь?

— Ничего не хочу, — легко сказала Даша.

— Так не бывает. Скажи, чего хочешь, и я… — Лохматый издал шипение, как кот, которому погрозили метлой. — Я хочу…

— Это называется — «признаться в любви», — безжалостно подсказала мучительница.

— Я уже признавался, — ошалело пробормотал Лохматый.